Татуиро (Serpentes)
Шрифт:
— Ну так ответь!
Змея молчала. Мелькал и прятался длинный язык, трогая кожу ладони. Дышал у голой ноги Синика. Заворочался мастер Акут, застонал и вдруг позвал через сон:
— Найя!..
И она напряглась, вытянула шею, прислушиваясь, прижала змеиную голову крепче и отдернула руку:
— Извини. Там Акут, я должна — к нему.
— Вот твой дар, женщина женщин, несущая свет. Ты любишь. Вс-стань.
Найя встала, подхватывая руками тяжёлые кольца. Нетерпеливо оглянулась в сторону постели. Змея заскользила из её руки, тыкаясь головой в кожу, по рёбрам, под локтем, через поясницу. Скользя, петли круглого
Найя, проводя руками по гладкой коже и уже уплывая мыслями от случившегося, быстро пошла к постели, откинула край шкуры, всматриваясь в худое тёмное лицо.
— Я здесь. Дать тебе попить? Ты голоден?
— Иди ко мне.
И, забыв о змее, своем ужасе и воспоминаниях, она нырнула под нагретую её мужем шкуру, прижимаясь к жесткому худому боку. Сунулась лицом к шее, так что его длинные волосы упали ей на лицо, и засмеялась.
— Я пришла, Акут.
Глава 60
Лашатта
— Тута вот сделай полоски, — Мерути пересел с корточек на коленки, вытянул шею, чтобы лучше видеть, как Найя проводит кисточкой по боку глиняного зверя.
— Это кто будет?
— Лошадка.
— Нет такого зверя, — он нахмурил широкие брови, накручивая на кулак край короткой детской тайки.
— А вот и есть, — заспорила Найя. Макнула кисть, сделанную из разбитой на конце ветки, в плошку с белой краской, подумала, держа её на весу. Улыбнувшись, стала вести вдоль бока белые полосы. Лошадь из рыжей глины, обожжённая на очаге, с чёрными подпалинами на шее и ногах, стала похожа на большую конфету.
— Нету! — Мерути плюхнулся, садясь и вытягивая ноги под занавес бегущих с крыши капель. — Отец показал бы мне. А так — нету таких зверей.
— Они не отсюда, — она аккуратно поставила точки-глазки и стала покрывать тонкими полосками рельефную гриву, — помоги лучше. Вот тут сам нарисуй.
— Пф… — мальчик отвернулся презрительно и стал смотреть на серую пелену дождя. Но не выдержал и оглянулся, косясь. Наблюдал, как глиняный зверь становится пёстрым.
— Ну что же ты?
— Я — охотник! Моё дело — идти в лес, приносить добычу. А вы делаете пустое. Ты и твой муж Акут.
— Пустое! — передразнила Найя, сердясь и все-таки улыбаясь. — А кто попросил? Ведь тебе делаю!
— Вот и делай! А мне нельзя! Я — мужчина!
— Знаешь что, мужчина? Вот рассержусь и выброшу лошадь в воду, пусть уплывёт от тебя.
Поднимаясь, взмахнула рукой с зажатой в ней игрушкой.
— Нет! — Мерути снизу крепко схватил ее за подол. — Не надо! Скажи чего, я сделаю.
— Ладно уж. Сиди, жди. Я принесу другую краску, сделаем ей красивые глаза, да?
— Да-да, — поспешно согласился мальчик и отпустил Найин подол.
Она поставила игрушку у стены, куда не долетали капли, и ушла в хижину. Проходя мимо постели, присела на корточки, разглядывая лицо Акута. Мирное, спокойное тёмное лицо. Дышит ровно, чуть улыбаясь. Найя нагнулась и стала дышать в такт, с удовольствием читая запах мужчины, как слова в книге. Вот резкий пот остался от утра, когда они занимались любовью. А вот примешался к нему еле слышный запах давленой травы с примесью старой крови, это уходит болезнь, цепляется,
— Ты что там? Спать ушла?
— Тише, разбудишь!
Она поправила край шкуры просто так и, поднявшись, прошла в чуланчик. Возвращаясь, прихватила для мальчика горсть сладкого сушеного корня. Мерути гостинец принял, разделил на две части, спрятал одну в кожаный кармашек на поясе.
— Сестре, — объяснил кратко. И, отгрызя половинку корешка, протянул руку за кисточкой. Нахмурившись, стал рисовать там, где пальцем показывала Найя. Она смотрела сбоку на его надутую, как у хомяка, щёку. Мерути очень ей нравился. Сейчас ей нравилось всё вокруг.
— Я обхитрил Рейсути, младшего сына советника Рейсу! — похвастался мальчик. — Он хотел быть главным охотником у нас. Я привёл его к броду, и он упал в омут. Я знал, что там дырка, а он нет. Барахтался, кричал.
— Ну и глупо. Ты ему помог хоть?
— Нет! Зато теперь я главный, всегда.
— Дурачок ты, Мерути. Можно же по-другому победить.
Мерути насупился и сунул ей в руку кисть, вымазанную синей краской. Стал смотреть в дождь. Низкая ветка, лежащая локтем на крыше, собирала на широкие тёмные листья капли и, потяжелев, вздрагивала, роняя на жерди маленькие водопадики. Снова собирала воду, клонясь.
— Ты — другая. Наверное, умеешь другое. А я — нет. Я ещё маленький, вот такой, — он показал ей мизинец с обломанным ногтем, — а ещё ты… ты вот с этим, — повернул палец по направлению к её плечу с цветным рисунком.
— С чем? — Найе хотелось услышать от него то, о чём умалчивали взрослые.
— Сама знаешь!
— Будешь меня дразнить, не отдам лошадку!
Мерути опустил голову, вертя в руке обломок корешка.
— Ну и не отдавай, — сказал шёпотом.
Возникла пауза. Найя прислушалась к хижине, а потом ощутила, как её слух охватывает всё пространство вокруг: серую воду в точках звонких капель, небо с тёмными и светлыми тучами, чуть погромыхивающими издалека, деревья с торчащими между ними крышами, откуда — разговоры и звон посуды, слабый стук домашнего ремонта, кудахтанье сонных кур. Будто набросила сетку на мир и поймала все его звуки. В шум и плеск дождя вплеталось дыхание мальчика, и Найя встревожилась. Неровное и частое. Присев на корточки, она заглянула в круглое лицо.
— Мерути, ну ты чего? Я смеюсь, это же твой зверь. Тебе делаю.
— Нельзя говорить. Про них — нельзя. А ты спрашиваешь…
— Не говори тогда. Хочешь, расскажи мне сказку, а? Или я расскажу? Я много знаю сказок.
— Не хочу.
Он вздохнул и, прощая Найю, спросил:
— А муж не побил тебя за волосы? Ты их куда потеряла? Мыши обгрызли ночью, да? Или прилетела птица со страшным клювом и…
— Стой-стой, сказочник, — Найя тряхнула головой, и короткие кудряшки защекотали уши, — я их отдала Айне. Попросила, об одной вещи. И отдала. Потому что у меня больше ничего нет.