Татуировка (сборник)
Шрифт:
– Мур-мур, – пробасила она, надвигаясь на Павла словно цунами.
Из коридора в комнату заглянула толстуха. В ее холодных, маленьких глазках мерцало тупое любопытство.
– Мяу, – хрипло сказала она и выставила вперед черенок от лопаты словно копье.
Павел метнулся к истекающей кровью Розе, приставив к ее горлу скальпель.
– Мур-мур, – ухмыльнулась вторая женщина, помахивая в воздухе молотком.
– Только двинься, блядина! – завопил Павел, переводя лихорадочный взгляд с одной на другую. – Я вскрою ей глотку!!
– Ма,
– Убейте его. Загрызите, – прохрипела Роза, с клацаньем вставив в рот искусственную челюсть.
– Мур, – хмыкнула толстуха, вылезшая из шкафа, и вдруг резко взмахнула рукой. Тяжелый молоток, мелькнув в воздухе, ударил Павла точно в лоб кованым бойком.
Короткая, отсвечивающая серебром вспышка, и он провалился в зыбкую ночь.
– …давай еще стежок… давай, говорю. Ой! Полегче! Я же тебе не носок дырявый!..
Голос Розы царапал слух, он медленно плавал над мужчиной, словно ядовитое облако. Превозмогая боль, Павел с усилием раздвинул веки. И тут же сомкнул их вновь, ослепленный жгучим светом ламп.
– …черт, больно… – выругалась Роза.
– Я стараюсь, ма, – послышался грубый женский голос. – Теперь остался только узелочек… Ну вот и все.
«Кто-то из этих грязных жирных сук», – злобно подумал Павел. Он снова открыл глаза, на этот раз резь в зрачках была не такой мучительной. Разбухший лоб полыхал и стрелял хлесткой болью, словно туда загнали раскаленный штырь. Он попытался сесть и был несказанно удивлен, ощутив, что не может даже шевельнуться. Скосив взгляд, ему удалось разглядеть собственное тело, неестественно вытянутое и бледное. Оно было распластано на секционном столе, руки и ноги раздвинуты в стороны и крепко, до ломоты в суставах, стянуты ремнями из грубой кожи.
«Я голый», – вспыхнуло в мозгу, и волоски на загривке Павла встали дыбом. Что с ним будут делать?! Кромсать на куски?! Поливать кипящим маслом?!!
Он повернул голову и увидел Розу. С озабоченным видом старуха ощупывала стежки на полуовальном разрезе, который успел прочертить на ее лице скальпель Павла.
Теперь длинная рельефно-изогнутая рана, тянущаяся от левой брови до правой скулы, была аккуратно зашита. Несмотря на ужас и абсурдность происходящего, Павел подумал, что в таком виде Роза как никто лучше претендует на главную роль в фильме о Франкенштейне.
На старухе были рваные джинсовые шорты, которые она напялила поверх сетчатых чулок, и застиранная майка «Ганз’н’Роузез». Из уголка рта свисала тлеющая сигарета. Чопорная дама с изысканными манерами, которую Павел встретил пару часов у подъезда, превратилась в хиппующую старую шлюху с косяком травы в искусственных зубах.
Рядом с Розой с ноги
«Близнецы-дауны», – поправил Павел себя. Впрочем, ситуация от этого легче не становилась.
– Насколько дерьмово я выгляжу, дочки? Говорите смело, мои киски, – сказала Роза, выпуская дым. – Я готова к любой правде.
– Не хуже, чем обычно, ма, – сказала одна из толстух, с хлюпаньем подхватывая языком нить слюны.
– Не хуже и не лучше, – подхватила вторая. – Ты выглядишь так, будто кто-то хотел отрезать тебе лицо.
– Дуры, – заключила Роза, сплюнув. – Могли бы и комплимент матери сделать.
– Ты клевая, ма, – глупо улыбаясь, промычала первая.
– Вы чуть не опоздали, – строго сказала старуха. – Какого черта вы так долго возились? Еще полминуты, и ваша ма осталась бы без рожи.
– Я уснула, ма, – призналась первая, шмыгнув носом. – В шкафу так тепло… Мне снились кролики.
– Отлично, – поморщилась Роза. – Я надеюсь, что кролики в твоем сне играли на фортепиано, а не занимались тем, о чем в приличном обществе не принято говорить… А ты, Глаша? Тебе кто снился? Ежики?
Толстуха потупила взгляд.
– Я запуталась, – выдавила она, почесав под мышкой. – Я думала, что «кис-кис» значит «сиди тихо».
Роза стряхнула пепел прямо на стол, на котором лежал Павел.
– Идиотки. Защитницы, едрить вас в задницу. Всего два сигнала, которые я вам вдалбливаю уже целый год. «Кис-кис» – мама в беде. «Брысь!» – сиди тихо. Неужели трудно запомнить?
– Нет, ма, – одновременно пробасили близнецы.
– Эй, – тихо позвал Павел, и все трое обернулись.
– Проснулся? – возбужденно хихикнула Роза. – Это хорошо. У Даши хорошо поставлен удар. Я уж думала, она твою башку расколет, как тыкву. Мои кошечки сильные. Скажи спасибо мне, иначе они тебя бы растерзали. Решила пожалеть тебя в последний момент…
Павел облизал пересохшие губы.
– Роза…
– Ты, похоже, невнимательно слушал мой рассказ, Павлуша, – снова заговорила Роза, не дав ему договорить. – Помнишь, у Анжелы и Олега были две дочки-близняшки? Вот они, мои кошечки… Если я привожу к себе любовника, я громко говорю «брысь». Они тихонько прячутся по углам и терпеливо ждут, когда я закончу. Но попадаются вот такие подлые говнюки вроде тебя. И тогда я зову своих кисок на помощь. Всасываешь, ущербный?
– Послушай, развяжи меня, – попросил Павел, стараясь не встречаться взглядом с толстухами. Они таращились на него с таким видом, как умирающий от голода смотрит на витрину продовольственного магазина. Женщины тяжело задышали, облизывая влажные губы, их громадные рыхлые груди заколыхались словно желе. Вся верхняя часть ночных рубашек этих сумасшедших была темной от слюны.