Татуировка (сборник)
Шрифт:
– Ага, разбежалась, – закудахтала от смеха Роза. – Когда я тебе предложила себя, как ты мне отплатил? Ножом все лицо истыкал. Нет, ты утратил мое доверие. Кстати, познакомься, мои дочки-кошечки. Даша и Глаша.
Павел тупо проследил за жестом старухи. Как по нему, эти две чумазые бабищи больше напоминали жирных бегемотих, нежели «кошечек». Да и выглядели они совершенно одинаково, и отличить, какая из них Даша, а какая Глаша, было вообще невозможно.
– Если тебе сложно определить, кто из них кто, посмотри на ноги. Я купила себе тапочки в виде утят, так они у меня их забрали
«На хрен мне это сдалось», – угрюмо подумал Павел.
Затушив окурок об глянцево-прохладную поверхность стола, Роза мелкими шажочками приблизилась к Павлу.
– А я ведь тебя узнала, дурачок, – тихо произнесла она.
– Узнала?
Как загипнотизированный, он смотрел на подсохший разрез, обрамляющий высохшее лицо старухи, который был стянут швами.
Кое-где сквозь швы проступили капельки крови.
– Конечно, узнала, – подтвердила Роза. – Думал, я выжила из ума за эти годы? Я сразу узнала твой голос по телефону. Ты считал, что я уже не помню, куда обращалась со своим рассказом. Выдумал какой-то «Фортекс»… Но даже если бы я не узнала тебя по голосу, твой член выдал тебя с головой. Я всегда запоминаю, какой из них был во мне. Так-то, Павлуша.
– Он тебя трахал, ма? – спросила Даша. От смущения ее рыхлые щеки покрылись розоватыми пятнами. Глаша тоже покраснела и пихнула сестру в бок. Они захихикали, и кто-то из них громко пукнул. Смех мгновенно оборвался.
– Кто это сделал? – строго спросила Роза, повернувшись к дочерям.
– Она, – одновременно произнесли «кошечки», ткнув сосискообразными пальцами друг в друга.
– Пускать газы в приличном обществе – верх бескультурья, – веско заметила Роза. – Поняли, вонючки? В следующий раз бегите в туалет или пользуйтесь затычками.
Толстухи синхронно закивали, сальные патлы тяжело болтались, как шнуры на грязной швабре.
– Ма, надо что-то делать с па, – сказала Даша, ковыряясь в носу. Вытащив клейкую соплю, она посмотрела на нее, как ювелир на редкий камень. – Он ничего не говорит и весь холодный.
– Что с ним делать, что с ним делать… – проворчала Роза, будто мысль о том, что в соседней комнате лежит мертвый муж, посетила ее впервые за день, отвлекая от более насущных дел. – Ласты он склеил, вот что. Надо ночью вытащить его наружу и отнести на свалку. Там много голодных собак.
– Он тяжелый, ма, – с сомнением произнесла Глаша. Взглянув на сестру, она тоже сунула грязный палец в нос. Ничего там не обнаружив, она вытащила его обратно, лизнув на всякий случай. Павлу, глядевшему на все это расширенными глазами, начало казаться, что его разум медленно сползает в ущелье безумия.
– Подумаешь, тяжелый, – хмыкнула Роза. – На балконе пила и топор. Постелите тряпки, чтобы не испачкать пол. Потом все уберете. Поспешите, иначе опоздаете на свои мультики.
– Хорошо, ма, – послушно сказала Даша. Ей надоело рассматривать извлеченную из носу соплю, и она вытерла толстый палец об ночнушку.
– Так ты меня узнала? – разлепил губы Павел. Он не мог поверить своим ушам, услышав признание Розы. – И согласилась на встречу?
– Ну
– За эти деньги можно было выкупить из морга бесхозный труп. Набить ему тату и вырезать себе на память, – мрачно отметил Павел.
На лице Розы отобразилось брезгливое выражение, словно она наступила на раздавленную ворону.
– Так неинтересно. Олегу нужен был азарт. Движуха, спор, торги…
Она потрогала его грудь и судорожно выдохнула.
– Сказать честно, твой звонок был как гром среди ясного неба, – призналась она. – Мы ведь думали, что давно умер. Как тебе удалось выжить?!
Она просунула свои ледяные пальцы под спину Павла, поскребла рубец ногтем.
– Твои шрамы напоминают шкуру крокодила, – произнесла Роза, и в ее голосе проскользнули нотки искреннего восхищения. – Я буду ходить по твоей спине босичком, для массажа. Как тебе моя идея, хи-хи? А в перерывах ты будешь писать мой рассказ. Я дам тебе блокнот и карандаш. Никаких гребаных компьютеров и даже печатных машинок. Лев Толстой писал «Войну и мир» вручную, чем ты хуже?
Она убрала руку, с восторженным весельем пробежавшись пальцами по телу мужчины – от груди до паховой области. Павел вздрогнул. Он напряг мышцы, с силой потянув руки в стороны. Затем судорожно задрыгал ногами.
– Не трать силы понапрасну, – посоветовала старуха, очевидно, поняв, что Павел пытается освободиться от ремней. – Не ты первый, не ты последний.
– Ладно, – устало произнес он. – Что ты будешь делать? Резать меня на куски? Морить голодом?
– Не знаю, – Роза с задумчивым видом забарабанила по столу пальцами. – Я, в общем-то, против тебя ничего не имею. Вероятно, на твоем месте поступила бы так же. Кстати, ты хотел взглянуть на свою картинку? А? Она ведь действительно все еще у меня. Хочешь?
Павел вяло кивнул, на мгновение забыв, что старуха слепа, и та раздраженно повторила вопрос.
– Хочу, – покорно сказал он, и Роза что-то зашептала на ухо Глаше. Та понятливо кивнула и засеменила к выходу. Единственный тапок звонко шлепал по ее потрескавшейся пятке. Когда толстуха вернулась, в ее руках была небольшая рамка, укрытая грязной марлей.
– Смотри, Паша, – сказала Роза, начиная разворачивать марлю. Сняв ее полностью, она приблизила «картину» к мужчине. – Узнаешь?
Павел почувствовал, как уголки глаз набухают от влаги.
«Неужели я плачу?!»
Да, это была она. Кусок его жизни. Лоскут памяти и символ гордости. Прямоугольный пласт человеческой кожи, выделанной и высушенной, который заключили в изящную рамку под стекло. Пласт его собственной кожи с изображением чудесной девушки. И, невзирая на то, что со временем вырезанная часть эпидермиса потемнела, покрывшись сетью мелких трещинок, на ней все так же отчетливо виднелся рисунок. Рисунок бесподобно красивой девушки, в которую он был влюблен очень давно. Наверное, целую вечность назад…