Татуировщик
Шрифт:
Я промолчал. Ответить мне было нечего. Страж смотрел на меня ещё пару минут, жуя авторучку пухлыми губами, а потом махнул рукой:
– Ну, не хочешь говорить – как знаешь! У меня таких, как ты, ещё десяток торчит, беседы ждёт.
Он обратился к Хасану:
– Убери его отсюда, пусть в общей камере ждёт!
Хасан не стал медлить, грубо подняв меня с ветхой табуретки:
– Пойдём!
Страж провёл меня по узкому, обитому грязной плиткой бетонному кишечнику, в конце которого была решётчатая дверь. Возле неё хмуро дежурил усатый мужик с автоматом. Он глянул на меня холодным взглядом, затем отпёр дверь, чтобы тут же захлопнуть её за моей спиной.
Я оказался в просторном бетонном помещении с решётками на окнах, в котором были лишь отлитые из этого же бетона лавки. На них сидели хмурые люди
Я сел на свободное место и откинулся спиной к стенке, глядя в обшарпанный, освещаемый бензиновыми лампами и лучами света из окон потолок. Так я просидел, кажется, целую вечность. Время от времени дверь тоскливо скрипела, а затем хлопала – прибывали очередные нарушители. Наконец, когда наша тюрьма почти забилась до отказа, к двери подошёл серьёзный старичок в старом бронежилете, окружённый охраной. Кашлянув, он деловито начал называть имена. Унылые голоса отзывались в ответ, отдаваясь эхом в ушах. Наконец, назвали и моё имя. Я машинально ответил, поддавшись общей слаженности механизма переклички. Наконец, старичок замолчал, явно удовлетворённый результатами своей работы. Дверь открылась, а Страж, что стоял у двери, зычно приказал:
– Выходим! По одному!
Заключённые принялись выходить, тонким ручьём вытекая из камеры. Понурой вереницей они шли мимо охраны, вооружённой короткими автоматами. Солдаты вжимались в стену коридора, с подозрением глядя на покидающих помещение людей.
Внезапно работа слаженного механизма оказалась нарушена. Хнычущий амбал, плача, пристал к старичку:
– Не виноват я, начальник! Подставили меня, ну! Я доказать могу!
Тот уставился на амбала так, будто перед глазами старичка вылезла больная Пустынной Чумой крыса. Неожиданно сильным голосом он крикнул:
– Молчать! В строй!
Амбал грустно вернулся в ручей из заключённых. Косясь на охрану, вышел и я. Пальцы на спусковых крючках, напряжённые мышцы, настороженный взгляд – эти ребята явно были готовы к любым выходкам.
Мы вышли на улицу. Забор из арматуры был обмотан сверху колючей проволокой – бежать не имело смысла. Подчёркивал тщетность побега огромный автоматон-страж, пялящийся на нас своими сенсорами и бубнящий металлическим голосом: «Проходите. Проходите. Проходите».
Нас отвели за участок, где уже стоял скучающий мужичок лет сорока в новенькой униформе. Он протараторил нам приговор, прочитал лекцию о том, какое мы отребье и как не ценили то, что имеем, а затем повелительным жестом махнул рукой в сторону ржавого автобуса с решётками. Тот, словно заметив жест командира, с глухим рычанием завёлся. Нас провели между солдатами, завели в автобус и захлопнули дверь, заперев её на засов. Вокруг раздались протестующие возгласы – будущие жители Красной Зоны просили охрану принести вещи из рабочих бараков. Сутулый охранник, на которого бронежилетов не хватило, устало успокоил толпу, пообещав, что вещи наши мы получим перед отбытием в пункт назначения. Наконец, все успокоились. Я поднял голову: сквозь проржавевшие решётки на местах окон в последний раз мелькнул пейзаж Жёлтой Зоны…
Впереди меня ждал лишь мрак неизвестности – такой пугающий, но в то же время такой притягательный.
Знакомство с новым миром
Правила тесно связывают людей, это так,
но нарушение правил связывает их ещё теснее.
Элис Хоффмарн, «Речной Король»
Приехали. Автобус громко чихнул и затормозил на достаточно большой подземной площадке, освещаемой светом мощных прожекторов. Заключённые с любопытством прильнули к решёткам окон автобуса, щурясь от слепящего света. Я не стал исключением. И хотя бьющие в лицо лучи искусственных солнц мешали оценить по достоинству убранство площадки, я всё же смог рассмотреть и огромные гермодвери перед автобусом, и высоких
Мы вывалились из автобуса по одному. Мрачные Стражи, одетые в бронежилеты и с ружьями в руках, приказали нам встать в шеренгу. Мечущиеся вокруг в свете прожекторов тени напоминали привидения – меня даже накрыло ощущение сюрреализма происходящего. Руки забыли о браслетах, перестав болеть, а глаза до боли всматривались в тени Стражей, пытаясь убедить разум в том, что это люди, а не новые модели автоматонов – настолько слаженно и механически те двигались, расставляя заключённых в ровную шеренгу.
Наконец, суматоха закончилась. К нам вышел старичок, как две капли воды похожий на того, что проводил перекличку в полицейском участке. Я даже подумал было, что это он и есть, но тот подал куда более тонкий голос:
– Называем имена по очереди! Левый, начинай!
Пока страдальцы кричали свои имена, я думал о том, что, наверное, татуировки влияют и на телосложение и характер. Старики, которые занимаются перекличками; молодые охранники, все выбритые подчистую и с хорошим телосложением; охранники в возрасте, имевшие брюшко и обязательные усищи или бороды; работяги вроде меня сплошь худые и грязные – под каждую татуировку свой тип. Или каждая татуировка под свой тип? Мои размышления прервал оклик:
– Чего заткнулись, собаки пустынные?
Сосед слева ткнул меня локтем. Надтреснутым голосом я выкрикнул:
– Милад!
Перекличка пошла дальше, снова застопорившись на том самом амбале с покрытым шрамами лицом. Вместо того чтобы назвать своё имя, он снова принялся ныть:
– Начальник, меня подставили! Я тут вообще быть не должен! Я…
Старичок махнул рукой. Из толпы охранников тут же выскочил бравый молодец и быстрым движением ударил амбала палкой. Тот намёк понял – прокричал своё имя (которое я тут же забыл) и заткнулся.
Наконец, прозвучало последнее имя. Старичок сверился со списком и кивнул сам себе. Потом, приняв наигранно-скорбный вид, прочитал нам речь о том, что мы – разочарование народа и вообще отребье, а также о том, какую прекрасную возможность жизни в Айшуйе мы потеряли. Закончил он фразой:
– Вещички ваши уже притащили, разбирайте вон в той палатке, у правого огнемёта. Оружие, боеприпасы, деньги, наркотики и алкоголь были заранее конфискованы!
Я пригляделся: действительно, у огнемётной башни справа от гермодвери стояла едва различимая на фоне бетона серая палатка. С нас сняли ржавые наручники, и мы дружным строем пошли за вещами. Зайдя в тускло освещённую бензиновыми лампами палатку, я увидел длинный ржавый стеллаж с широкими полками, на которых лежали чёрные мусорные мешки, какие используют в Зелёной Зоне – для Жёлтой такая роскошь была чистым расточительством. Мусорными мешками у нас заменяют двери между комнатами, тенты над местами отдыха и всё в таком духе. На каждом мешке было написано белой краской имя. Хмурый Страж неопределённого возраста в нахлобученном на глаза ржавом шлеме принялся раздавать вещи в порядке очереди. У кого-то вещей не было – бедняги отходили в сторону, растерянно глядя в пол. Нытик (так я прозвал того амбала со шрамами) и тут отличился: я услышал его возмущённый вой о том, что вещей не привезли и половину. Уставшим голосом Страж посоветовал жалобщику обратиться в Верховный Суд Айшуйи и отослал амбала восвояси. Тот в ярости схватил мешок и пошёл к другим заключённым, принявшись горячо им что-то доказывать.
Наконец, очередь дошла и до меня. Мне показалось, что охранник хитро подмигнул, выдавая мешок. А может, это был нервный тик? Кто знает. Я отошёл прочь, а потом с замиранием сердца развернул шелестящий тонкий пластик. Внутри лежал мой баул, целый и невредимый. Пошарив рукой, я ощупал вещи, лежащие внутри. Вроде всё на месте. Я облегчённо вздохнул. Внезапно надо мной возникла тень. Голос Нытика прозвучал неожиданно резко:
– Э… рабочий! Поделись припасами с бедным человеком!
Я поднял голову: лысый нависал надо мной, в глазах его плясали безумные огоньки алчности. Я, впрочем, не растерялся: