Таверна «Хитрая свинья», или Котлета для генерала
Шрифт:
Но тогда получалось, что я дочь барона. Почему же ко мне такое отношение? Тут же в голову пришло вполне логичное объяснение. Замок находится в критическом состоянии, из чего не сложно было сделать вывод: его хозяева нуждались в средствах. Сестра – это бремя, лишний рот.
В первый раз в жизни мне захотелось плакать. Зачем со мной так поступили? Почему выдернули из привычного мира? За что?
В дверь тихо постучали, и я настороженно посмотрела на нее. Кого еще принесло?
– Пенни, детка, это я, старый Гудвин! – раздался ласковый мужской голос. –
Я отошла от окна и открыла дверь. Тот, кто находился за ней, точно не был злым человеком.
– Ах, ты ж моя красавица… – в комнату шагнул сухонький старик в потрепанной одежде. Его седые волосы были собраны в низкий хвост и перетянуты старой лентой. Выцветшие глаза излучали доброту, на губах играла ласковая улыбка. – А ну-ка посмотри, кто у меня тут? Я нашел Энн в свинарнике.
Старик выудил из-за спины какой-то серый комок и протянул его мне. Я осторожно взяла его, не представляя, что это может быть. Да это же кукла! У нее была деревянная голова с остатками краски на лице, вместо волос – грязное мочало, одежда давно потеряла вид и стала похожа на лохмотья.
– Ты, наверное, переживала? Думала, что Энн уже не вернется? – Гудвин взял меня под локоть и повел к кровати. – Присядь, я посмотрю, что у тебя с головой.
Его ласковые пальцы раздвинули волосы, где оставалась отметина от удара ключами. Кожа саднила, но это было меньшим из зол.
Странно… Хозяйка этого тела играла в куклы? Вроде бы не ребенок. И мягкий успокаивающий тон старика… Так разговаривают с душевнобольными. Возможно, настоящая Пенелопа отставала в развитии?
– Я сейчас принесу воды, чтобы смыть кровь, – сказал Гудвин, гладя меня по голове. – Иначе она засохнет, и придется отрезать пряди. Ведь леди Онтария позволяет тебе мыть голову только раз в месяц.
Что? Вот откуда этот неприятный запах… Это тело не видело воды и мыла долгое время!
Старик ушел, а я задумалась. Картинка начинала потихоньку складываться. Девочка действительно была больна, а эти изверги издевались над ней! Во мне поднялась волна протеста. Нет, если я уже попала сюда, то нужно с этим что-то делать! Никто больше не посмеет обижать меня. Отсидеться все равно не получится.
– Ничего… человек приспосабливается ко всему, – прошептала я, глядя на куклу, лежащую на коленях. – И мы приспособимся. Правда?
Вернулся Гудвин с кувшином и льняной тряпкой. Он осторожно промыл мне рану, а потом со вздохом сказал:
– Завтра поутру барон уезжает в Торнтвэйн, чтобы увидеться со своим племянником Лэри. Решили они с супругой выдать тебя замуж, моя птичка… Загубят тебя. Загубят бедняжку… И я помочь ничем не смогу… Если бы знал покойный ваш батюшка, какую судьбу тебе уготовили, наверное, из могилы бы поднялся!
Я подняла голову и увидела полные слез глаза старика. Он искренне переживал. Заметив мой взгляд, он быстро отвернулся, вытер слезы, после чего с улыбкой сказал:
– Ты сегодня не укачиваешь Энн? Или она не хочет спать?
Я молчала, не зная, как вести себя. Ладно, дождусь, когда уедет братец, и начну осматриваться.
До самой ночи я маялась, не находя, чем себя занять. Изучала свою внешность, потом выбила пыль из подушек, положив их на подоконник. Вытряхнула покрывало. Комната требовала генеральной уборки, ведь здесь просто невозможно было находиться! Но больше всего я хотела помыться. Исходящее от тела амбре начинало действовать на нервы.
Гудвин пришел еще раз, когда я уже начинала засыпать. Старик принес мне ужин. Это было одно небольшое яблоко, кусок черного хлеба и кубик кислого сыра.
– Поешь, моя птичка, совсем ведь исхудала…
Я с трудом запихнула в себя все, что он принес, понимая, что перебирать в моем случае не лучший выход. Мне нужны были силы.
Всю ночь меня мучили кошмары. Обрывки снов пролетали, будто стая птиц, не задерживаясь в голове. А когда я проснулась, то долго не открывала глаза, мечтая, что сейчас окажусь в своей кровати. Но ничего не изменилось. Та же пыльная комната, те же заснеженные вершины за окном. За ним раздались какие-то звуки и, встав с кровати, я выглянула на улицу. От замка удалялась лошадь, в седле которой находился хозяин. Поехал сватать мне своего племянника… Ну-ну…
Я вышла из комнаты, спустилась по винтовой лестнице и столкнулась в холле с Гудвином. Он, видимо, направлялся ко мне, неся поднос, накрытый полотенцем.
– Пенни, детка, тебе лучше вернуться в свою комнату, – старик мягко подтолкнул меня к лестнице. – Не приведи Господь, тебя леди Онтария увидит!
– А где она? – спросила я, не двигаясь с места. – Мне нужно поговорить с ней.
Старик уставился на меня изумленным взглядом.
– О чем поговорить, Пенни?
– О жизни, – я усмехнулась. – Так где она?
– В столовой, – Гудвин кивнул на дверь. Выражение его лица говорило, что старик пребывает в полном шоке.
– Спасибо, – я приподняла полотенце, прикрывающее завтрак. Кусок хлеба, деревянная плошка с отвратной размазней, издалека напоминающей кашу, и кружка с водой. – О, чудесный завтрак. Дай-ка я возьму поднос. Поделюсь завтраком с невесткой.
Старик позволил забрать у себя поднос и наблюдал за мной с приоткрытым ртом, пока я шла к дверям столовой.
Глава 3
Столовая, несмотря на царивший упадок в замке, выглядела величественно. В огромные, окруженные резьбой окна заглядывало утреннее солнце, и его лучи скользили по высоким потолкам, украшенным лепниной. Посередине комнаты стоял длинный дубовый стол, в конце которого сидела леди Онтария. Я прошла мимо ряда стульев, обитых потерявшей вид парчой, и остановилась рядом с хозяйкой замка. Она смотрела на меня со смесью удивления, брезгливости и неприязни.
– Какого черта ты здесь делаешь, Пенелопа? Кто разрешал тебе покидать комнату? – леди Онтария говорила, поджав губы, будто делала мне одолжение. – От тебя дурно пахнет. Я начинаю терять аппетит! Поди вон! Немедленно!