Таврида: земной Элизий
Шрифт:
Солженицын, как уже упоминалось, жил в Гурзуфе – недолго – в конце 1969 года. В письме, написанном в сентябре 1973 года, всего за месяц до смерти Ирины Николаевны, Лихачёв интересуется: «Как Ваша основная работа?», имея в виду работу над «Стременем “Тихого Дона”», идея которой, повторимся, родилась в ходе ее бесед с Солженицыным.
После вручения Нобелевской премии Бродскому, в среде друзей наш дом стали называть «домом Нобелевских лауреатов», ведь Иосиф Александрович тоже гостил у Ирины Николаевны. Знакомству с Бродским наша семья обязана Анне Андреевне Ахматовой. С ней Ирину Николаевну и Бориса Викторовича связывала многолетняя – многодесятилетняя – дружба. Рассказ об их совершенно особых отношениях представляет собой отдельную тему, но здесь хочется привести стихотворение «Август», написанное на смерть Бориса Викторовича и датированное 27 августа 1957 года (через три дня после его смерти):
ОнВ своих записных книжках Анна Андреевна называет август траурным гостем, траурным маршем длиною в тридцать дней: «Все ушли под этот марш: Гумилев, Пунин, Томашевский, мой отец, Цветаева…» [6] А в телеграмме, посланной ею в Гурзуф, говорится: «Горько оплакиваю великого ученого, благодарю друга».
Вернемся, впрочем, к Бродскому. Начиная с 1961 года, он часто бывал у Томашевских в ленинградской квартире, даже прожил месяц в кабинете Бориса Викторовича. Насте, Настику (дома нас называли Настик и Машик), тогда еще ребенку, он посвятил небольшую поэму-сказку «Хан Юсуф» и сам ее проиллюстрировал. Ахматову, по воспоминаниям Зои Борисовны, очень веселили строчки:
6
Цит. по: Ардов М. Возвращение на Ордынку. М., 1998. С. 62.
Позднее Иосиф Александрович бывал и в Москве у Николая Борисовича, куда тот переехал еще в 1951 году. В Гурзуфе Бродский был дважды. Первый раз поздней осенью, когда там жила одна Ирина Николаевна. Позднее она жаловалась Дмитрию Сергеевичу Лихачёву, что в то время как она носила дрова из сарая в дом, Иосиф возился с кошкой. На упреки Лихачёва Бродский с присущим ему остроумием ответил: «Просто я не хотел лишать Ирину Николаевну нимба». Второй раз он гостил у нас в начале лета 1969 года, когда помимо бабушки там жили и мы. Запомнилось нам его пребывание (помимо того, как страшно он обгорел, катаясь в солнечный день на лодке), удивительно остроумными застольными рассказами – каждая, даже уже известная нам из других источников, история становилась в его устах маленьким шедевров. Иногда он пел: «Когда качаются фонарики ночные» и переведенную им незадолго до этого «Лили Марлен». Уезжая, он оставил Ирине Николаевне стихотворение «Речь о пролитом молоке» и записку, заканчивавшуюся словами: «Благодарный хан Юсуф покидает ваш Гурзуф».
Возвращаясь в более ранние времена, нельзя не сказать о Николае Алексеевиче Заболоцком. Первый раз они с женой Екатериной Васильевной гостили в Гурзуфе в 1949 году, еще на «чеховке». Второй раз, семью годами позже, они жили уже в новом доме. К 1949 году относятся стихи «Гурзуф» и «На рейде», в котором также видятся гурзуфские впечатления:
…На террасахГоры, сползающей на дно,Дремал поселок, опоясавЛазурной бухточки пятно.Второй приезд его к Томашевским в 1956 году отмечен прекрасными стихотворениями «Гурзуф ночью» и уже цитированным «Над морем». Дружба с Заболоцкими идет с 1930-х годов, когда обе семьи жили в ленинградской «писательской надстройке» (канал Грибоедова, 9). После ареста Заболоцкого в начале 1938
Запись о визите Заболоцкого зафиксирована в домовой книге, которую Ирина Николаевна, а впоследствии Николай Борисович обязаны были вести согласно тогдашним законам. Такие книги проверялись достаточно строго, поэтому сначала в них скрупулезно отмечали всех приезжающих в гости. Так, книга хранит, например, записи о пребывании в гостях у Томашевских Елены Сергеевны Булгаковой, Нины Львовны Дорлиак. Строгости, впрочем, со временем ослабли, и в домовую книгу стали заносить лишь тех, кто приезжал надолго, – членов семьи.
Постоянное наше летнее общество составляла совершенно замечательная семья Букреевых. Евгений Борисович, глава семьи, был известнейшим в Киеве врачом, учившимся в свое время вместе с Булгаковым. В Гурзуфе он с женой Еленой Ивановной, дочерью Наташей, зятем Осей и внучкой Аленой ежегодно снимал жилье. Алена была моложе нас года на два, и пока взрослые проводили время перед домом за ужином или картами, мы втроем резвились в детской. Доносящиеся до нас громкие голоса и взрывы смеха мы бесцеремонно перебивали требованиями принести нам чего-нибудь вкусного. В сентябре 1964 года Ирина Николаевна тяжело заболела (инсульт), и внимание и помощь Евгения Борисовича оказались бесценными. А для перепуганной одиннадцатилетней Маши, которая до прилета Николая Борисовича и Зои Борисовны оказалась наедине с больной бабушкой, еще и огромной моральной поддержкой.
Не обходились летние сезоны и без Виталия Яковлевича Виленкина, милейшего и образованнейшего человека. С ним, об этом уже упоминалось, Томашевские познакомились у Книппер-Чеховой, где он бывал постоянно. Когда Ольга Леонардовна перестала бывать в Гурзуфе, Виталий Яковлевич не бросил его. Жил он иногда в Доме творчества художников, но чаще снимал комнату – у него, равно как и у Букреевых, была постоянная хозяйка. У нас Виталий Яковлевич проводил много времени – в разговорах, неизменно задушевных и умных, за чашкой чая, а нередко просто приходил отдохнуть в саду, лежал и читал под огромным орехом. В Москве общение продолжалось – менее интенсивное в силу общей занятости, но постоянное.
Если говорить о литераторах, то помимо живших у нас Заболоцкого, Солженицына и Бродского, навещавшего Ирину Николаевну Лихачёва, в гости приезжали еще и крупнейший переводчик Николай Любимов, старинный друг нашей семьи, и Виктор Шкловский, и Вениамин Каверин, и Евгений Рейн. Последний бывал как у Ирины Николаевны, так и у Маши – в 1995–1996 годах, когда был гостем Пушкинского праздника поэзии. Круг общения литераторами, впрочем, не ограничивался. Посещали нас и художники – Натан Альтман, Дмитрий Бисти. С Альтманом Томашевские состояли в каком-то смысле в родстве: он был приемным отцом жены Николая Борисовича Екатерины Брониславовны Малаховской. Ее родители, художник Бронислав Малаховский и его жена Мария Валентиновна были репрессированы и погибли, первый был расстрелян, вторая умерла в тюрьме. Натан Исаевич и его жена Ирина Валентиновна Щёголева (сестра Марии Валентиновны) усыновили их детей – поступок столь же благородный, сколь по тем временам и отважный.
Не обошли вниманием гурзуфский дом и актеры – Олег Ефремов, знакомство с которым началось у Книппер-Чеховой, Игорь Кваша, Михаил Козаков. Последний даже стал в Гурзуфе жертвой собственной популярности. Мы уже рассказывали, что гурзуфские пляжи были чудовищно переполнены, поэтому те, кто имел в Гурзуфе знакомства и связи, добывали себе пропуска на пляжи санаториев или Артека. Козаков, отдыхавший в Мисхоре, приехал в гости к Николаю Борисовичу (было это в 1974 году). Наутро после вечера, проведенного в застольной болтовне и чтении стихов, которых Михаил Михайлович, как известно, помнил бесчисленное количество, он отправился на артековский пляж по заимствованному у кого-то из наших пропуску. Охранник, прочитав фамилию, поднял глаза, узнал знаменитость и… не пустил. Трудно сейчас уже вспомнить, огорчило это Козакова или обрадовало. По слухам охранник потом с гордостью рассказывал, как «не пустил Козакова на пляж».