Тавриз туманный
Шрифт:
Мне казалось, что у них заранее были распределены роли. Разговор должны были завести Гаджи-Мирза-ага Биллури и Кербалай-Гусейн Фишенкчи. Оба в упор смотрели на меня. Очевидно им казалось странным, что я решился прийти в стан врага. Первым заговорил Гаджи-Мирза-ага.
– Я считаю, что господин Абульгасан-бек и его сторонники должны приветствовать нас, начавших борьбу за освобождение отечества от чужеземной оккупации.
Все сидящие вокруг нас навострили уши и, не спуская глаз, смотрели на меня. Все ждали, что я отвечу. Не было никакого смысла лавировать, ибо независимо от моих слов они привели бы свой план в исполнение. Даже если бы я сказал, что они правы, все равно живыми они бы нас отсюда не выпустили. Поэтому я решительно и смело ответил:
–
После моих слов за столом воцарилась мертвая тишина. Купцы-подхалимы так и замерли на своих местах. От страха их лица сделались белее скатерти. Они не могли не удивляться моей смелости. Говорить так при Хелми-беке, который ежедневно подвергал сотни иранцев телесным наказаниям, было, по их мнению, по меньшей мере безумием. Чтобы накалить еще больше атмосферу, Гаджи-Мирза-ага задал мне вопрос:
– Почему вы думаете, что наше движение обречено на неудачу?
– Небольшой ваш отряд, вступив в Тавриз, первым долгом должен был приложить все усилия, чтобы завоевать симпатию населения, поднять его на борьбу против общего врага. В таком случае вам от всей души с оружием в руках помогли бы массы, а не сидящие здесь купцы и аристократы, которые ничего не в состоянии для вас сделать. Вы должны были черпать силы в народе. Но, к сожалению, непристойное поведение ваших аскеров, их бесконечные грабежи оттолкнули от вас народ и, мало этого, настроили его против вас. Достаточно было вам отобрать у простых людей рабочий скот и средства передвижения, чтобы вас возненавидели. Посудите сами, может ли пострадавший народ любить грабителя? Гаджи-Мирза-ага, вы знаете меня хорошо. В то же время мы оба неплохо знаем Тавриз. За короткий промежуток времени он несколько раз подвергался грабежу. Тавризцев грабили Рагим-хан, Заргам, Шуджауддовле, царская армия и другие, все, кому не лень. А теперь их грабит отряд, который пришел "спасать их от чужеземного ига". Какого же вы хотите к себе отношения, если свою помощь вы начали с грабежа?
Хелми-бек и Фовзи-бек слушали меня с большим вниманием. Впервые в Иране кто-то осмелился противоречить им! Хелми-бек резко прервал меня:
– Лучше расскажите нам о ваших тайных вооруженных силах, о количестве боевых припасов!
– Кроме вооруженных сил, находящихся под командованием господина Хелми-бека, других в Тавризе нет, - спокойно возразил я.
– В городе есть губернатор. Немного солдат, полиция и жандармерия находятся в его непосредственном ведении. По-моему, его превосходительство Сардар-Рашид может дать вам исчерпывающие сведения? Кроме того, я думаю, вы должны знать, что наши вооруженные силы под командованием Амир-Хешемета в 1911 году ушли из Тавриза в Ван, оттуда в Стамбул, где и нашли себе убежище. Тех, кто остался здесь, постигла печальная участь. Одних повесили, других выслали в пустынные места, обрекли на голодную смерть, третьих Гаджи-Самед-хан уничтожил в своих подвалах без суда и следствия. Кто порасторопнее - оставил Тавриз и избежал расправы. Господа Гаджи-Мирза-ага и Кербалай-Гусейн Фишенкчи все это знают не хуже меня. Откуда же после такого безжалостного разгрома взяться вооруженным силам? Я от души сожалею, что, невзирая на нашу отчаянную борьбу с царскими оккупантами, к нам так враждебно настроены те, кто пришел спасти Тавриз от них. Не вижу никакой логики в подобной вражде, если действительно мы преследуем одну цель, служим одной идее. Господин Хелми-бек очень хорошо знает, что всякая воинская часть, вступив на чужую территорию, прежде всего должна позаботиться о восстановлении порядка и покоя. Ваш отряд с первого дня вступления в Иран действует наоборот. Поэтому вполне естественно, что народ начал организовываться в дружины самозащиты, чтобы предотвратить насилие.
Хелми-бек злился, вены на его шее вздулись от напряжения, но он старался сохранить внешнее спокойствие.
Некоторое время было тихо. Ужин приближался к концу. Вдруг Хелми-бек поднял голову и
– Гаджи-бек эфенди! Я чуть не забыл: скажите, пожалуйста, то резкое и грубое письмо, которое мы получили в Савудж-булаге, было написано этим господином, не так ли? Что мы тогда решили?
Пока Хелми-бек говорил, я обводил взглядом сидевших за столом. Мне хотелось узнать, как они реагируют на наши пререкания. Особенно интересовали меня Сардар-Рашид и Гаджи-Мирза-ага. Несмотря на то, что Гаджи-Мирза-ага меня предал, в моем присутствии он не осмелился ответить на этот вопрос. Несколько раз он открывал рот, но не мог выдавить ни слова, словно чья-то невидимая рука сжала ему горло.
За столом стало необычайно тихо, не было слышно ни звона вилок, ни шума жующих челюстей. Все замерли, ожидая развязки. Только Сардар-Рашид спичкой ковырял в пепельнице и исподлобья смотрел на меня. Он был уверен, что я попался в западню, и втайне злорадствовал. Он надеялся, что минуты мои сочтены и со мной покончено раз и навсегда. Думается, он уже видел, как Нина входит в его дом.
Я встретился глазами с Кербалай-Гусейном Фишенкчи. Он был очень расстроен, видимо, ему неприятно было смотреть, как меня стараются унизить. Я хорошо знал его, около двух лет мы сражались с ним бок о бок. Это был простой доверчивый человек, что и позволило Биллури увлечь его в омут предателей, грабителей и авантюристов. Он был бледен, как полотно. Гораздо позже я узнал, что о готовящемся покушении он и понятия не имел. Но и тогда, видя его растерянность и смятение, я инстинктивно поверил, что он не причастен к этому гнусному заговору. Я боялся, как бы он не вызвал конфликта, решившись помочь мне. Он мог сорвать обдуманный нами план. В эти напряженные минуты, глядя прямо в лицо смертельной опасности, я думал не о себе, а о нем. Я понимал, что стоит ему заступиться за меня - и он погиб.
И еще я думал о том, что чувствует сейчас Гаджи-Мирза-ага. Когда-то он не раз с пафосом говорил мне: "Да не разлучит нас с тобой господь! Ближе тебя у меня нет друга!" Теперь он предал меня, отдал в руки нашего общего врага.
Неужели он не испытывает чувства стыда? Он все еще молчал, тогда я решил ответить Хелми-беку.
– Да, письмо, о котором вы говорите, писал я.
Хелми не ожидал от меня такой смелости. Мои слова разозлили его, он взглянул на меня исподлобья и закричал:
– Так я и знал. Бакалейщик несчастный! Мы пришли помочь вам, а не торговаться с вами, как купцы. Еще вчера мы приказали вам выдать всех виновных, осмелившихся разоружить наших магометчиков и тем самым оскорбивших честь нашего ружья. Разве вы не получили нашего приказания?
– Получили. Вы имеете право отдавать приказы, какие вам будет угодно. Этого никто не оспаривает.
– Так в чем же дело? Почему вы не выдали их нам?
Я спокойно закурил и обратился к Сардар-Рашиду:
– Все это довольно неуклюже состряпано.
От стыда ли, от страха или от злобы его трясло, как в лихорадке. Потом я обернулся к Хелми-беку.
– А вас я попросил бы быть повежливее. Перед вами не чавуш* и не бакалейщик. Мне кажется, их не пригласили бы в дом губернатора Азербайджана. Я советую вам разговаривать так, как подобает командиру отряда. Не бросайтесь словами, прежде, чем сказать, подумайте как следует. Конечно, я мог бы ответить вам так же грубо, но мое воспитание не позволяет мне этого. В одном могу вас заверить: вы пришли сюда, чтобы грабить наш многострадальный народ. Мы этого не допустим.
______________ * Чавуш - старшина.
Мои слова произвели впечатление искры в пороховой бочке. Хелми-бек яростно заревел:
– Немедленно отведите этого болтуна и его товарища в штаб отряда! Всыпьте им по сто розог. Отправьтесь в дом этого наглеца и приведите сюда, на банкет, русскую девку, что живет у него.
Офицеры, сидевшие около меня и Тутунчи-оглы, схватили нас за руки и пытались связать. Кербалай-Гусейн Фишенкчи, не сознавая, что он делает, вскочил с места. Я подал ему знак сесть. Он повиновался. Гаджи-Мирза-ага, опустив голову, не смотрел ни на кого.