Тайфун Дубровского
Шрифт:
Поэтому приходится самому, собрав остатки воли, отстраниться.
— Почему? — опухшие от моих поцелуев губы кривятся в обиде. — Зачем ты это сделал?
Зачем поцеловал, или зачем отстранился? Чего ты хочешь от меня услышать, девочка?
Тяжело дыша, отхожу обратно к окну и опускаюсь в любимое кресло.
— Черт побери, что ты от меня хочешь услышать?
— Но я…
— Давай просто забудем.
— Уже забыла, — прячет появившиеся в уголках глаз слезы.
Маша выглядит сбитой с толку, смущенной. Идет следом за мной, встает
— Мне, наверное, лучше уволиться…
— Давай поговорим об этом завтра.
— Скажи только одно. Ты сейчас играл? Хотел посмеяться надо мной?
— Нет!
— Тогда что? Не понравилось?
Этот вопрос, заданный дрожащим голосом, лишает меня самообладания.
Смотрю ей в лицо, колеблясь, стараясь удержаться из последних сил на краю пропасти… И не выдерживаю.
— Дьявол! — рычу, хватаю девушку за руку и дергаю на себя. С коротким вскриком Маша падает в мои объятия, и я впиваюсь в ее губы, сжимая в объятиях ее хрупкое тело. Языком снова проникаю в ее рот, чувствуя, как огонь разгорается в венах. Понимаю, что должен остановиться, но мне на это уже плевать — не могу и не хочу. Ее руки то отталкивают меня, то гладят шею, плечи, заставляя вздрагивать от страсти. Но когда делаю попытку снять с нее платье, Маша начинает вырываться как безумная.
— Значит, только лизаться можешь? — рычу сквозь сжатые зубы.
— Отпусти!
Отпускаю, и девчонка слетает с моих колен.
— Неужели ты не можешь по-нормальному?
— Это как?
— Не притворяйся остолопом!
— Серенаду спеть? Руку и сердце предложить? Хорош, Маша. Хватит строить из себя пушкинскую барышню. Это сейчас не в тренде!
— Пошел ты!
— Мне жаль, что приходится снова разбить твои девичьи грезы.
— Тебе жаль? — Маша задыхается от негодования. — В это я никогда не поверю.
Она изо всех сил сжимает кулаки, словно удерживаясь от желания дать мне пощечину.
— Неужели ты на всю жизнь таким останешься? Только потому, что однажды обманули, сделали больно?
— Что ты сказала? Да что ты об этом знаешь?
Мария краснеет, как помидор, понимая, что сболтнула лишнее, и выбегает из комнаты.
Отлично. Значит кто-то, скорее всего, Анна Львовна, поведал ей о моем прошлом. Черт, ну вот надо же… Хотя… я, наверное, радоваться должен. Тогда Машу не должно удивлять мое поведение и отношение к женщинам.
Глава 10
POV Маша
Как же я ненавижу его в эту минуту! Несусь по коридору замка в свою комнату, пылая от праведного гнева, смешанного с безумным возбуждением, которое пробудил во мне этот невыносимый леший! Зачем он поцеловал меня, как посмел? А потом взял и растоптал то горячее, пылкое, что зародилось внутри. Как ушатом ледяной воды облил, показал мне мое место. Я не француженка, не изысканная аристократка, не ровня ему. Гожусь лишь для забавы. И даже не отрицает этого. На секунду нежность проявил, и снова закрылся, глыба ледяная, остолоп непробиваемый!
А я — дура убогая, напридумывала
Но больше всего убивало не его поведение или манера общения, а собственная реакция — голова кружилась от сексуального напряжения, отзывающегося сокращением мышц внизу живота. Нестерпимо стыдно. А если вспомнить, что я обвиняла лешего в порочности… меня буквально расплющивает эта мысль. Как же унизительно все это!
Захотел поцеловал, захотел раздел…
Все это время Дубровский играл со мной, наблюдал, словно беркут за добычей…
Но я не добыча!
У меня есть собственные желания, мысли, гордость в конце концов!
И в то же время я понимала — он все это неспециально сделал. С момента возвращения он установил между нами дистанцию, которую именно я нарушила первой. Начала дразнить, провоцировать подколами. Мне хотелось общения с ним, хотелось его внимания. И самое ужасное — хотелось его близости…
— Собирайся. — Огорошил меня Дубровский приказом на следующее утро. — Мне нужна сопровождающая.
— В больницу?
— С чего ты взяла?
— Ну не знаю… Может вам швы снимать должны, а вы боитесь.
— Маша, что я говорил про «вы»? Мой язык вчера у тебя во рту был. После этого выкать — дурной тон.
— Вам как аристократу виднее, — парирую, стараясь сделать тон как можно ехиднее. А сама чувствую, что краснею. Зачем он так? Грубо и прямолинейно. Продолжает изображать из себя… Но я-то чувствую, что он не такой!
— Вот именно. — Соглашается Дубровский. — Хватит дуться. Нам еще в магазин заехать надо.
— За валерьянкой?
— Что? Что у тебя вообще за странные фантазии? — морщится Дубровский. — Хотя ее тоже купим, тебе пригодится.
Ничего не понимаю, но его поведение обидно. Послушно иду собираться, что заключается в том, что спускаюсь на первый этаж и жду его возле входной двери. Дубровский появляется через полчаса.
— Маша, я же сказал собраться! — рявкает раздраженно.
Наверное, и правда боится швы снимать. Иначе почему он такой… нервный?
— Я готова.
— На тебе рабочая форма.
— А что я должна надеть? Я — служанка, на мне униформа, да. Сейчас мой рабочий день.
— Ты испытываешь мое терпение?
— Нет! Вы испытываете мое! Объясните нормально, что вам нужно от меня!
На что Дубровский молчит, и я в душе свирепею. Он сверлит меня пару минут взглядом, а потом кивает.
— Хорошо. Ты права, и так сойдет. — Берет меня за руку и тянет за собой, на улицу.
Сначала намереваюсь обиженно молчать, но долго не выдерживаю.