Тайгастрой
Шрифт:
— Виноваты мы. С нас спросят. Мы и ответ должны держать, — сказал Гребенников.
Потолковав о деталях, решили с завтрашнего дня повести наступление на этом наиболее отсталом участке.
— Слушай, о чем это я хотел тебя спросить?
Журба насторожился.
— Да, вот о чем: когда это вы нас, дорогие товарищи, пригласите к себе на свадьбу? Сколько можно...
Журба покраснел.
— В самом деле...
— Пригласим. Не волнуйся.
— То-то... Кстати, вот тебе бумага. Заверни, пожалуйста, для Надежды Степановны винограда. Побалуй ее.
Первая
Закладку коксохима начали осенью в присутствии знаменитости, вызванной на консультацию по грунтам. Консультант, опираясь на палку, вышел на площадку. Земля была мягкая, рыхлая, и ноги специалиста в высоких калошах месили густую, как оконная замазка, грязь. Знаменитость прятала глаза за стеклами очков. После молчаливого двухчасового обхода площадки высокий гость остановился. Вокруг собрались строители. Приезжий решительно стукнул резиновым наконечником палки о землю и сказал:
— М-да!..
В проектном отделе профессор оставил после себя великолепное, литературно обработанное заключение, годное на все случаи жизни.
Начались подготовительные работы. Земля была тяжелая и жирная, как вакса.
«И это только пятый штык... — думал Гребенников, глядя, как вели выемку земли под фундамент печей. — Что будет дальше?»
Он сидел на бревне и смотрел на землю. «Да... Сожми в кулаке, — и пойдет вода. Называется, завод ставим! И кто в самом деле выбрал под коксохим такое место? И вообще... Коксохим у нас — другое государство... Не действует ли здесь телеграмма?..»
Он высказал опасения насчет грунта французским консультантам.
— Но экспертиза грунтовых горизонтов? Заключение вашею эксперта из Москвы? — пытался успокоить молодой, двадцатитрехлетний инженер Люсьен, пользуясь своим старшим товарищем Шарлем Буше как переводчиком.
Решили вызвать «карету скорой помощи».
Приехала та же знаменитость. Консультант обошел площадку коксохима со своей неизменной палочкой и, как доктор, которого некстати потревожили беспокойные родители, постарался отделаться возможно скорее.
— Но... как же с... водой? — спросил Гребенников.
— С водой? На то и осень...
— Профессор, шутить можно, но не во время работы. Нам надо строить!
— Планом предусмотрено все. План утвержден ВСНХ. Что вас смущает?
— Грунт!
— Грунт? Он выдержит. А бетонировать все равно надо при любом грунте.
За темными стеклами никому не удалось рассмотреть глаза гостя. На том и расстались. Работу повели по влажному грунту. Вскоре дошли до намеченной глубины котлована. Собственно, вопрос был ясен. Два с половиной килограмма нагрузки на один квадратный сантиметр грунт выдержать не мог, даже при бетонировании котлована. Это подтверждали и свои гидрогеологи и свои геологи. Пробная забивка свай лишний раз подтвердила опасения: сваи полезли в грунт, как спички в мыло. Но Гребенников по опыту знал, что если остановить работу и начать разведки нового места, а затем попытаться
Гребенников решил созвать узкое совещание. Пришли французские консультанты, свои гидрогеологи, инженеры-строители, сибирские и украинские печеклады. Совещание проходило во временном клубе коксохима. Он был из легкого дерева, плохо сработанный, с рамами, перекосившимися за лето. «Другое государство... — еще раз подумал Гребенников. — Как нас за это никто до сих пор не стукнул?»
— На болоте ничего не построишь! — сказал прораб Сухих, выдвинутый Гребенниковым из десятников.
— Постой! Откуда у тебя, товарищ прораб, болото взялось? Почему воду спускать сюда позволил? — наступал Журба, не глядя на Сухих, с которым был в натянутых отношениях с первых дней стройки.
В защиту прораба выступил Шарль Буше. Начались исторические разведки, помянули знаменитость, охаяли площадку. Выругали мистера Джонсона, в котором видели главного виновника неудачного выбора места под коксохим и которого в самый ответственный момент стройки фирма отозвала с площадки.
— Надо уменьшить нагрузку на грунт, — сказал Буше. — При уменьшении нагрузки до одного семьдесят пять сотых килограмма на один квадратный сантиметр можно допустить стройку без больших опасений.
— Уменьшить? Но... это значит, пересчитать производительность завода! — крикнул Гребенников.
Совещание выбиралось из колдобин на дорогу, завязалась перестрелка. И все время, пока шла стрельба, Женя Столярова, руководившая по совместительству комсомольцами коксохима, ощущала на лице, на платье глаза француза. Она знала его не первый день и испытывала странное чувство: душой чувствовала, что он честный человек, но ей многое не нравилось в нем, даже больше — отталкивало, хотя Шарль Буше держался в высшей степени корректно.
— Одно из двух: либо пересчитать, либо — другая площадка. Третьего выхода нет! — сказал Буше.
— Нет, не так. Должен быть третий выход! — заявил Гребенников.
Снова возвратились к первоначальному проекту, развернули синьки, водили по ним никелированными наконечниками карандашей...
— Попробуем н е м н о г о передвинуть завод на северо-восток, — предложил Люсьен.
Он подчеркнул слово «немного», точно предложение его являлось техническим компромиссом.
— Инженер, меня удивляет ваше предложение после всего, что сказал начальник строительства. Передвинуть — значит, нарушить конвейерную систему, значит — еще затянуть стройку, значит — бросить все, что сделано, отступить перед трудностью. Надо искать другой выход! — заявил Журба.
— Друзья мои, согласитесь, выбор площадки...
Шарль Буше обращался ко всем, но его живые, как у мыши, блестящие глаза смотрели только на Женю.
Наступила пауза.
Потом Буше стер улыбку с губ и сказал сухим голосом:
— Я позволю напомнить более раннее заключение о грунтах площадки. Эти материалы имеются в сборнике строительства за тысяча девятьсот двадцать девятый год. Еще тогда ваш гидрогеолог Ганьшин дал заключение о площадке, как о месте ненадежном. Коксохимический цех ставить на логе нельзя. Почему не послушались? Кто отменил заключение?