Тайка
Шрифт:
Не прогадала Устинья. Заботливым и работящим оказался муж. Только не было в доме особой радости. Николай с соседкой, учительницей Евгенией Ивановной, и то вроде бы охотнее разговаривал. Может, не случись война, потихоньку-помаленьку Николай бы уж давно привязался к Устинье. Только вернувшись с фронта, почувствовал он себя семьянином, главой в доме. Устинья встретила его бела, как ромашка. Ни единым словом не очернила ее молва. Про Лизавету же говорили, что она будто береза в поле. Кто мимо идет, тот и заломает. И бог с ней, с Лизаветой. Да вот первенец ее, Петька, сидит занозой в сердце Николая. И с каждым годом ноет она больше и больше. Очень хотелось Николаю сына.
Стриженая Тайка большое сходство имела с Петькой.
Как будто близнецами были. Отец подергал себя за бровь. Под веками вскипело.
Тайка, счастливая участием отца, вилась возле него:
— Садись, папка, ужинай. Простыло все, поди?
Отец нехотя принялся за картошку.
— Холодно тебе теперь, Таисья, будет в шалюшке. Носи-ко ты мою старую ушанку. Великовата, правда, да из большого не выпадешь.
— Не выпаду, — улыбалась Тайка.
— Ты бы мать-то не дразнила. Мать ведь… — устало сказал Николай.
— Я и не дразню, — сразу впала в уныние девчонка. — Это учительница нажаловалась? Рассказать, как дело было?
Отец кивнул.
— Послала давеча меня бабушка Чучелу молоко снести…
— Не смей так говорить. У человека имя есть!
— Да не выговоришь имя это! Ну пусть, Рюрику! А я позвала с собой Петьку Сорокина — одной неловко идти. За ним, ясно, его братья увязались. Рюрик молоко у нас взял, меня по голове погладил: «Какие хорошие у тебя, говорит, косички». (Я без платка бегала.) Парнишки захихикали. А как на улку вышли, Петька прямо как банный лист пристал: «Влюбился он в тебя, что ли, Тайка?» И стали они меня дразнить: «Чучелова невеста!» Ну не дураки, скажи? Я говорю, да если надо, я могу вообще без волосов ходить! И шаровары так же, как вы, носить буду. Потому что не очень-то это интересно — девчонкой быть. Не поверили. Рассказывай, говорят, сказки. Айдате тогда, зову, к нам. (Дома-то уж никого не было. Вы с мамкой на работу ушли, а бабушка тоже куда-то уплелась.) Нашла я овечьи ножницы да и выкромсала себе дорогу поперек головы. А потом уж они меня достригали. Хохоту было. А как достригли, напужалися и бежать. Ну, на уроки я вот такой и пришла, да еще в шароварах… Егоровна как увидала… ну ладно-ладно, Марфа Егоровна как увидала, сразу техничку за матерью посылать! А чего я такого сделала? Мальчишки вон каждый день в штанах ходят, она же на них не жалуется!
— Вот хватила! Да если ты девчонкой родилась!
— Дак я виновата, значит? «Родилась»! Кто меня спросил. Я, может, вовсе и не хотела девчонкой! Не залезь никуда, не прыгай! Вот смотри, подол всегда рваный! И мать мне за него все уши вытянула — скоро как у осла станут.
Отец засмеялся:
— А шут с тобой! Ходи в пацанах! Да не смей учительницу обижать. Так уж и быть, разобъясню я ей завтра все про тебя.
Отец закурил козью ножку, а Тайка стала мыть посуду.
— Все поважаешь [2] ее, — окончательно засыпая, пробормотала мать. — Исповадил, совсем исповадил девчонку.
2
Поважать — повадку давать; извадить,
В избе было тепло и покойно. Посапывала на печи бабушка. Ветер наваливался на окна, и в такт его накатам качалось в лампе пламя. Тень отца маялась, будто что-то искала на стене. Дым махорки мешался с керосинным угаром и кислым запахом свекольника. Тайка успокоилась, и улыбка не сходила с ее довольной рожицы.
«Письмо допишу завтра», — решила она. Кое-как затолкала в сумку книжки и тетради и полезла к бабушке на печку. Отец сидел у стола, обхватив голову руками.
Недели через две как-то пришла с улицы мать и сказала, что только что разговаривала с Чучелом, и он просил зайти получить деньги за молоко, творог и сметану, которые он выбрал за месяц. Так пусть Тайка пойдет сейчас и заберет эти деньги.
— Чего сама-то не зашла! — насупилась Тайка. — Не пойду я деньги выпрашивать! И чего ты его Чучелом зовешь? У человека имя есть!
— Н-но! За свое, кровное, получить ей стыдно! Да некогда мне! Вишь, бабы ждут с подводой, на дойку ехать надо.
Тайка поплелась.
— Гляди-кося, мать учить вздумала. «Имя есть»! Да уж хотя бы имя — надсмешка одна! — ворчала Устинья ей вслед.
— За деньгами я! — отпыхиваясь и краснея, объявила художнику Тайка. — Мать велела…
— Прекрасно. Как же тебя звать, малыш?
— Я не малыш! — И тут Тайку осенило: — Андрей я! — с ходу назвалась она именем старшего двоюродного брата.
— Вот, Андрюша, держи денежки. Скажи низкое спасибо бабушке Пантелеевне. Восхитительный творог у нее получается. Я такой только в детстве, у своего деда едал. А ты рисовать любишь? Вот и приходи ко мне, Андрюша, я тебя учить буду.
— Я и так умею, — старалась говорить погрубее Тайка.
— Ты покажешь мне свои рисунки?
Такого поворота Тайка не ожидала. Хотя по рисованию у нее стояли пятерки, но она знала, что цена им невысока. Марфа Егоровна, умевшая рисовать только лютики-цветочки, не скупилась на баллы. Не то что Евгения Ивановна, у той пятерочку-то потянись, заработай! Тайка вспомнила, что на тумбочке прибрана целая кипа подобранных ею в брошеном доме Калинкиных рисунков. Наташиных, наверное? Может выручить любой из них, и согласилась:
— Ладно! Завтра принесу!
А сама залилась маковым цветом и, боясь новых вопросов и удивляясь, как это получается: вроде и врать-то не собираешься, а один раз скажешь неправду, а потом она сама так и прет, словно грибы-поганки из-под земли, насупилась, и, «до свидания» даже не сказавши, скомкала деньги в кулаке и поскорее выскочила за дверь.
Дома Тайка и не подумала искать Наташины рисунки. Может, он еще забудет, художник-то, про ее басни. А когда вечером следующего дня снова пришла пора нести для художника молоко, Тайка переполошилась. Самой нести — вдруг опять про рисунки спрашивать станет, если бабушка пойдет — вообще весь обман может раскрыться. Тогда Тайка, неизвестно на что надеясь, удрала к матери на ферму. Мать вовсе не обрадовалась девчонке.
— Во! Явилась! А бабушке кто помогать будет управляться? Все уж на нее свалили: и дойку, и мойку, и квашню, и стряпню. Иди хоть телушке пойло приготовь да корове сена дай.
Тайка нехотя выкатилась в обратную дорогу. По пути не утерпела, поиграла с подружками на горе. А потом забежала к Петру Сорокину посмотреть на щенят. Кто-то из девчонок сказал, что у Сорочонка Пальма ощенилась. Один из щенков, самый рыжий с черным пятном на глазу, Тайке особенным показался.
— Петро! Этого я заберу! — заявила Тайка.