Тайм-аут
Шрифт:
– В какой группе? – нахмурилась мама.
– Ни в какой, забей, – отмахнулся Никита.
Наташа, хлопая ресницами, потянулась к руке Никиты и стала тискать ее, изображая сочувственное пожатие. Тот осторожно высвободился, но это не укрылось от цепкого взгляда Ларисы Евгеньевны. Она поджала губы.
– Если бы вы обратились ко мне, не пришлось бы продавать все магазины. Я бы одолжила денег…
– Спасибо, Лара! Приятно слышать, что ты была бы готова помочь, – искренне сказала мама. – Но мы справились, это самое главное.
– Готова взять на себя финансирование вашего единственного
– Мама ведь сказала, мы справились, сейчас помощь не нужна, – сказал Никита резче, чем собирался.
Лариса Евгеньевна окинула Никиту ледяным взглядом. «Можешь смотреть на меня, сколько угодно, я-то знаю, что ты змея», подумал он. Мама поспешила заполнить образовавшуюся пуазу:
– Лара, правда, спасибо тебе… Никита просто переживает, на него столько всего навалилось. Он с друзьями теперь занимается восстановлением магазина и, кажется, ему это нравится.
– А как же баскетбол? – брови Ларисы Евгеньевны взметнулись вверх.
Никита едва удержался, чтобы не закатить глаза. Наташа интересовалась им из-за его внешности, отцовского состояния и карьеры будущей звезды баскетбола. И в этом она вся пошла в мать.
Лариса Евгеньевна развелась с мужем, как только тот решил оставить бизнес. Выгорев на работе, ее супруг отошел от дел и посвятил себя тому, о чем мечтал всю жизнь – живописи. Такой муж, подумала Лариса Евгеньевна, не соответствует ее статусу. Сначала она переписала бизнес на себя, аргументируя это тем, что жалко будет продавать, и она сама со всем справится, а затем, не чувствуя ни малейших угрызений совести, ушла от мужа, оставив ему однушку на окраине Волгограда и воспоминания о счастливой семейной жизни. Наташа изредка виделась с отцом, но относилась к нему так же пренебрежительно, как и мать. Лариса Евгеньевна считала мужчин расходным материалом, Никита не сомневался, что и Наташа тоже. Отец нередко говорил о том, как восхищается хваткой старшей Титовой. Никита считал, что это не хватка, а стервозность.
Отвечать на вопрос о спорте он не стал, мать тоже промолчала. В столовой сгустилось напряжение. Вилка, которой Лариса Евгеньевна подбирала с тарелки овощи, противно скребла по керамической поверхности.
– Кит, не нервничай… – промурлыкала у него над ухом Титова. – Пускай они обсуждают вопросы бизнеса, а мы пойдем лучше наверх, поболтаем о… школьных делах.
Она придвинулась ближе, ее голая коленка прижалась к ноге Никиты. Тот едва удержался, чтобы не оттолкнуть ее.
– Наташенька права. Мы тут посекретничаем по-женски, да, Ангелина? – холодно улыбнулась Лариса Евгеньевна.
Мать Никиты неуверенно кивнула.
Бессмысленный фарс, затеянный старшей Титовой, вызывал у Никиты раздражение. Но смущать маму, которой и так было не по себе, он не стал. Он мог бы ответить обеим Титовым гораздо более резко, но мама может разволноваться, а для нее это ничем хорошим не закончится. Она считала Ларису Евгеньевну подругой, хотя та звонила в лучшем случае раз в полгода, и то только когда узнавала, что отец Никиты добился новых успехов в бизнесе. Никита же знал, что Титовы не способны на искренность, они использовали людей, и общались с кем-то,
– Пойдем, – Наташа потянула его за собой.
– Сам справлюсь, – огрызнулся он.
Женщины проводили их взглядом, и только когда они почти поднялись на второй этаж, Лариса Евгеньевна что-то тихо и быстро заговорила его маме.
Наташа шла впереди, не оглядываясь. Почему на ней такая короткая юбка, Никита думать не хотел.
В комнате Титовой все кричало о роскоши. Белая кровать с резными столбиками и балдахином стояла в центре, у окна блестело позолоченное трюмо, заваленное косметикой, заставленное флаконами с духами. Напротив входа стояло высокое зеркало с подсветкой. Дверь в гардеробную была открыта, внутри виднелись ряды выстроенных по цвету брендовых сумочек и туфель.
На полу лежал толстый ковер, на котором Наташа тут же развалилась и, лежа на животе, принялась болтать ногами в носках – белых в красное сердечко. Никита, привалившись к стене, рассматривал портрет Наташи, висевший над изголовьем кровати.
– Отец нарисовал? – кивнул он в сторону картины.
– Что? – Наташа оторвалась от смартфона.
– Картину, говорю, отец нарисовал? – спросил Никита.
– А, да… – скучающе протянула та. – Подарил на прошлый день рождения. Повесила, только потому что красиво на ней получилась. Так-то мне его мазня не нравится.
– Ну, ты в своем репертуаре.
– Каком?
– Сказал бы, да не хочется…
– Кит, да ладно тебе, – она посмотрела на него томным взглядом.
– Прекрати меня так называть.
– Прости, не могу отвыкнуть, особенно когда ты в моей комнате. Знаешь, воспоминания сразу нахлынули.
– Ты вроде школьные дела хотела обсуждать? С чего начнем: со стенгазеты или с реферата по географии?
– Просто хотела тебя поддержать, зануда. Понимаю, что непросто, когда про твоего отца такое пишут. Я бы впала в депрессию и вообще из дома не выходила бы.
– Хорошо, что мы с тобой такие разные.
– Мы гораздо больше похожи, чем ты думаешь. Иначе не встречались бы целый год.
– Напомнить, из-за чего мы расстались? Ты мне изменила.
– Я не изменяла! Мы с ним всего лишь раз погуляли… разве это считается изменой?
– Себя хотя бы не обманывай, – фыркнул Никита.
Это был самый продолжительный их разговор за целый год. Общество Наташи не приносило ему никакого удовольствия. Время казалось тягучим и липким, как варенье, он прислушивался к голосам внизу, ожидая, когда мать его позовет.
– Да ладно тебе… Садись, чего стоишь, как оловянный солдатик, – Наташа похлопала рукой по ковру рядом.
– Нет, спасибо, мне и здесь неплохо.
– Хочешь, чтобы я попросила?
Она подползла к нему, села у самых ног и уставилась на него, распахнув огромные голубые глаза.
– Ну, Кит, – канючила она, – хватит дуться!
Схватив его за штанину, она потянула вниз, но тот не поддался. Тогда Наташа поднялась, вцепившись коготками в его икры.
– Все сама должна делать? – она потянулась к его шее.