Тайна академика Фёдорова
Шрифт:
Было видно во время этой беседы, что младший брат едва сдерживает нетерпение, что разговор для него крайне неприятен, хотя он и сознаёт правоту Алексея. Да и неловкость от осознания Севой своей полной подчинённости Валентине давала себя знать. Так или иначе, но младший брат пообещал Алексею, что всё уладит. Однако Новый год, любимый мамин праздник, был непоправимо испорчен.
Впоследствии такие стычки в кухне стали систематическими. Почему-то вся столовая посуда, перевезённая сюда матерью после квартирного обмена, постепенно оказалась случайно разбитой. Невестка купила всё новое и. не позволяла Ольге Алексеевне этой посудой пользоваться. Потом, к восьмому марта, мама получила анонимное, отпечатанное на машинке письмо, в котором в изощрённых выражениях предсказывалась её смерть и гибель её "усатого сына"
После очередной вспышки агрессивности невестка на какое-то время затихала. А на несколько дней даже становилась вежливой и предупредительной. Фёдоров утверждал, что это обычная цикличность поведения для такого рода психопатов как Валентина. Но мама не соглашалась, утверждала, что такое поведение невестки после хулиганской вспышки – признак раскаяния, жалела её и… всякий раз прощала. Обладая развитым чувством справедливости и чуткой совестью мама не в состоянии была понять, что бывают люди, вообще, начисто лишённые таких качеств, что всепрощенчество лишь поощряет асоциальность их поведения.
Всё это тянулось уже годы. Мать, прежде такая энергичная и жизнерадостная, щедрая душой и искрящаяся остроумием, постепенно сникла, утратила жизненный тонус. Но сделать что-то, исправить не представлялось возможным. Точнее говоря, старшие Фёдоровы этого не умели. Они оказались не готовы к повседневным контактам с такими людьми, какой оказалась жена младшего брата. Росла лишь общая неудовлетворённость жизнью, ещё не сформулированное чётко желание перемен, перемен к лучшему. Но как их достичь, по какому пути пойти? В общем, Алексей лишь сбрил усы, чтобы раз и навсегда исключить напоминание матери о злобном письме с предсказаниями несчастий и гибели. А в присутствии брата жена его всякий раз удивительно преображалась. Откуда-то появлялись улыбки, уважительный тон по отношению к свекрови. Хамство, площадные выражения исчезали. Всем этим невестка исключала самую возможность рассказа младшему брату о том, как себя ведёт и что вытворяет его жена, когда он этого не может видеть. Но Фёдорову мешала и совесть, устоявшееся с детства принципиально уважительное отношение к другим людям: разве можно вмешаться в жизнь, в судьбу Севы? Нет, надо терпеть, надо как-то уживаться!
К счастью, Ольга Алексеевна оказалась востребованной новой работой, куда пригласили пенсионерку, узнав о её педагогических талантах и достижениях. Так что, погрузившись в работу, мать Фёдоровых сумела вновь воспрянуть духом, бывая дома лишь вечерами, когда в присутствии Севы ей ничего не грозило. Но к осени работу Ольге Алексеевне пришлось оставить. по просьбе невестки. Она родила сына, которому требовались уход и забота. Сама же Валентина, не воспользовавшись декретным отпуском, сразу вышла на работу. Мир и согласие в доме матери казались прочно восстановленными. Вот только раза два Ольга Алексеевна пожаловалась приходящему к ней старшему сыну, что до двух – трёх часов каждую ночь слышит через самодельную перегородку вкрадчивый голос невестки, что-то непрерывно втолковывающей засыпающему мужу. Как выразилась тогда Ольга Алексеевна, "ночная кукушка дневную перекукует", и что поэтому вмешиваться в дела Севы не имеет смысла.
Но через несколько лет грубость и злоба, привитые Валентиной мужу, гипнотически внушаемые ею еженощно Севе против его родных – матери и брата, обернулись против неё самой. И всё бы ничего, пожалуй, во многом и заслуженно, но дело дошло до драки. Ольга Алексеевна, как она рассказывала потом Алексею Витальевичу, бросилась разнимать супругов, дерущихся и не стесняющихся в выражениях на глазах у замерших от испуга детей. В результате, Фёдоров, придя к матери, снова застал её плачущей и, самое ужасное, с синяком под глазом и большим клоком вырванных с корнем волос, прилипшим к свитеру у неё на спине. Этого Алексей
– Что вы, Валентина, себе позволяете? Как вы посмели напасть на пожилую женщину?!
Что было после этого, он помнил смутно. Очнулся он, почему-то лёжа на полу в коридоре, чувствуя сильную головную боль, и увидел склонившегося над ним молодого лейтенанта милиции с серьёзным и умным лицом. Оказалось, что пока брат "отдыхал, гуляя по берегу", после драки с женой, а Ольга Алексеевна страдала в своей комнатушке, Валентина, воспользовавшись странным обмороком Алексея Витальевича, сбегала в милицию, сделала заявление о нападении на неё со стороны мужа, его брата и их матери.
Алексей Витальевич впоследствии читал это заявление, поражаясь иезуитской находчивости невестки, её умелой лжи и продуманной аргументации. Не учла она только одного: отсутствия у себя малейших признаков избиения, на которое ссылалась в своём заявлении, но при наличии явных признаков нападения и у "пенсионерки Фёдоровой", и огромных синяков на лице у её "старшего сына, пришедшего в гости к своей матери", как было написано в протоколе. Впрочем, тем протоколом дело и ограничилось. "Перестройка" была в разгаре, и наказывать виновных стало не принято.
На какое-то время, видимо в связи с профилактической беседой толкового участкового с Валентиной, дебоши прекратились. Валентина, уйдя в тот день в милицию с гордо поднятой головой, вернулась какая-то сникшая, тихая, ушла к себе и не показывалась два дня – до понедельника, предоставив всю заботу о своих детях свекрови и её приходящему старшему сыну, потому что муж куда-то исчез, тоже ничего не сказав. Фёдоров в своих беседах с матерью называл это поведение брата трусостью. А мать просила не сердиться, не осуждать младшего брата, понять его. Алексею так и не удалось доказать матери, что такая линия её поведения, такая тактика – проигрышны, более того – не адекватны, не соответствуют ни психологии невестки, ни уже отчётливо проявляющимся новым социальным тенденциям. Ведь вежливость и терпимость, спокойная и грамотная речь, призывы к разуму, поиск компромиссов и упоминания о совести – всё это лишь распаляет подобных психопатических личностей, воспринимается ими как слабость и скудоумие. Он так и не смог убедить мать, что таким, как Валентина, должно давать соответствующий отпор, в понятных им выражениях и действиях.
Следующее перемирие в доме матери наступило после развода. Валентина плакала, просила у свекрови прощения, но Ольга Алексеевна, вняв инструкциям Алексея, вела себя сдержанно и неприступно. Тогда бывшая невестка написала и отправила ей почтой письмо. Прочитав это письмо, Фёдоров сказал матери, что документ, содержащий признания и извинения бывшей невестки, он забирает себе на сохранение. Так он и сделал, вроде бы случайно, но на глазах у вернувшейся с работы Валентины, постаравшись при этом быть с той не только вежливым, но и доброжелательным.
Впрочем, Валентина не могла вести себя нормально долгое время. Как-то раз, придя к матери, он застал десятилетнего племянника с перебинтованной рукой, горько плачущего. Оказалось, что его мать, вырвав у ребёнка скрипку, растоптала её, выкрикивая нецензурные ругательства и угрозы в адрес бабушки. "Скрипулечку", как говорил музыкально одарённый племянник, Фёдоров сумел склеить, а через несколько месяцев привёз из Германии другую, итальянскую, чудом везения доставшуюся ему по случаю из берлинского музея и имевшую паспорт 1822 года. Ребёнок раздражал его родную мать именно своей одарённостью, редким, так называемым "абсолютным слухом". После этого случая, ни слова не говоря невестке, Фёдоров организовал встречу этой злой женщины с тем самым умным участковым, который теперь был уже капитаном милиции. А при вручении сияющему племяннику действительно ценной скрипки заявил матери ребёнка, что надеется на сохранность этого музейного экспоната, что эта сохранность должна быть обеспечена до момента переселения Ольги Алексеевны в другой дом, года через два-три-четыре. На этот раз во время беседы присутствовала и Виктория Петровна, и вернувшийся в Калининградскую область младший брат Фёдорова – бывший муж Валентины.