Тайна болезни и смерти Пушкина

Костин Александр Георгиевич

Данзас подошел к Пушкину и взял у него пистолеты, которые тот уже спрятал под одеяло; отдавая их Данзасу, Пушкин признался, что хотел застрелиться, потому что страдания его были невыносимы». (Выделено мной. – А.К).

Приостановим цитирование воспоминаний К.К. Данзаса и поразмышляем на тему: а как лечили раненого столь представительный консилиум врачей во главе с доктором Н.Ф. Арендтом? И лечили ли его вообще?

Какие назначения сделал Арендт, прежде чем покинуть больного после первичного осмотра, с тем, чтобы поспешить с докладом государю? Б.М. Шубин в своей книге пишет: «…прежде, чем уйти, Арендт сделал простейшие назначения больному: абсолютный покой, холод на живот и холодное питье, что тут же принялись использовать, благо была зима и льда было предостаточно.

Возможно,

тогда же, боясь усилить внутреннее кровотечение, он отменил зондирование раны.

Манипуляция эта заключалась в том, что хирург, не расширяя входного отверстия пулевого канала, с помощью специальных пулеискателей (род пинцетов или зажимов различной величины и формы) пытался извлечь пулю, о расположении которой имел самое смутное представление. Как правило, он часами копался в ране, заражая ее и причиняя больному неимоверные страдания.

Из мемуарной литературы известно, что Задлер ушел за инструментами; однако никто не указывает, что они были пущены в ход. Если кто и мог запретить эту общепринятую в то время манипуляцию, то только такой авторитет, как Арендт. Полагаю что оно так и было» [237] .

237

Б.М. Шубин. Скорбный лист, или История болезни Александра Пушкина.

Назначения, прямо скажем, на уровне сельского фельдшера, если маститый хирург даже не озаботился о назначении больному обезболивающих препаратов. Насчет манипуляций по извлечению пули Б.М. Шубин всего лишь полагает, что Арендт их отменил. А если нет? Если доктор Задлер ушел за инструментами для совершения «манипуляций»; то где гарантия что по уходу лейб-медика они не пытались извлечь пулю, причиняя больному «неимоверные страдания». А между тем Н.Ф. Арендт был высококлассным хирургом, получившим прекрасную характеристику самого Н.И. Пирогова, который сменил в 1845 году Арендта на должности главного консультанта в старейшей Обуховской больнице, где последний оперировал много лет.

Пытаясь как бы реабилитировать лейб-медика Императора, допустившего преступную халатность при лечении Пушкина, Б.М. Шубин с большим пиететом пишет о высоких профессиональных качествах Н.Ф. Арендта:

«Имя его, начертанное золотыми буквами, красовалось на самом верху мраморной доски лучших выпускников Санкт-Петербургской Медико-хирургической академии, которую он закончил в 1805 году.

В 1821 году Н.Ф. Арендту – первому из врачей в истории русской медицины было присуждено почетное звание доктора медицины и хирургии без производства каких либо экзаменов – «за усердную службу и совершенные познания медицинских наук, оказанные им при многократных труднейших операциях», как было записано в аттестации.

Статьей Н.Ф. Арендта об удачном случае перевязки сонной артерии (одном из первых не только в России, но и в Европе) в 1823 году открылся первый номер только начинавшегося издаваться «Военно-медицинского журнала», сыгравшего впоследствии огромную роль в подготовке и консолидации национальных хирургических кадров.

Николай Федорович Арендт начинал свою хирургическую карьеру в качестве полкового доктора. Участвуя в многочисленных сражениях, которые вела Россия в 1806–1814 годах, пройдя от Москвы до Парижа, он закончил войну в должности главного хирурга русской армии во Франции.

Оставаясь несколько лет за рубежом, Арендт своим искусством хирурга и гуманным отношением к больным, снискал уважение не только соотечественников, но и врачей Франции. Так, профессор Мальгень, президент Парижской Медицинской академии, особенно прославившийся в диагностике и лечении переломов, через много лет вспоминал в медицинской печати успехи Арендта при лечении огнестрельных ранений конечностей. А руководитель медицинской службы французских армий профессор Перси, когда Арендт покидал Париж, отправил вслед ему такую записку: «…мы свидетельствуем, что он проделал много важных и опасных операций, из которых большинство были полностью удачными; к высокому уважению, которое вызывают его заслуги, многое привносят его личные и моральные добродетели, и мы считаем себя счастливыми выразить это доктору Арендту при возвращении к главным силам русской армии».

В Петербурге Николай Федорович быстро стал одним из самых популярных

хирургов. Как указывает его биограф Я.Чистович, он буквально не вылезал из своей кареты, в которой разъезжал по вызовам. И когда однажды потребовалась квалифицированная помощь Николаю I, к нему пригласили Арендта. Император поправился, а 44-летний хирург получил должность лейб-медика. Было это в 1829 году.

На этой должности он продержался 10 лет и ушел с нее, еще продолжая активную медицинскую деятельность.

По мнению Н.И. Пирогова, Арендт в недостаточной степени обладал теми качествами, которые необходимы для успешной работы при дворе, чем резко отличался от его преемника профессора Мандта – карьериста и царедворца…».

И, как бы извиняясь за то, что Арендт по определению является «царедворцем», Б.М. Шубин продолжает: «Звание Арендта – придворный медик – не должно нас смущать. Нельзя считать что приставка «лейб» всегда была равноценна низким нравственным качествам врача. Одним из примеров тому – лейб-медик последнего русского императора профессор СП. Федоров, имя которого в ряду выдающихся отечественных хирургов стоит рядом с Н.И. Пироговым…».

Но Н.И Пирогов был человеком принципиальным и резким в суждениях, потому и оставил в своих воспоминаниях достаточно резкие суждения об Арендте, как практикующем хирурге, о чем вынужден был упомянуть и Б.М. Шубин: «Чтобы быть до конца точными, отметим, что высказывания Пирогова об Арендте иногда противоречивы и непоследовательны. Ставя его на один уровень с такими всемирно известными хирургами, как Купер и Эбернети, он может в другом месте своих «Записок» назвать его «представителем врачебного легкомыслия» и заявить, что «ни разу не слыхал от Н.Ф. Арендта научно-дельного совета при постели больного».

Но «при постели больного» они встречались главным образом в Обуховской больнице в ту пору, о которой Н.И. Пирогов со свойственной ему самокритичностью писал: «…я – как это всегда случается с молодыми хирургами – был слишком ревностным оператором, чтобы отказываться от сомнительных и безнадежных случаев. Мне казалось в то время несправедливым и вредным для научного прогресса судить о достоинстве и значении операции и хирургов по числу счастливых, благоприятных исходов и счастливых результатов».

Возможно тем врачом, который пытался его отговаривать от рискованных операций, и был Арендт. Ведь по действовавшим тогда правилам ни одна операция не могла быть выполнена без разрешения консультанта. Не исключается и другой вариант: упрек в легкомыслии мог быть вызван сожалением, что старший и более опытный коллега не останавливал его в безнадежных случаях.

Короче говоря, Н.Ф. Арендт брался за те операции, исход которых был априорно благоприятный, что, по мнению Н.И. Пирогова, было: «…вредным для научного прогесса», поскольку сам он был «слишком ревностным оператором» (т. е. хирургом. – А.К.), чтобы отказываться от сомнительных и безнадежных случаев». Кто знает, каков был бы исход тяжелого ранения Пушкина, если бы Н.И. Пирогов оказался у его постели? Но Николай Иванович в это время находился в Дерпте и оказать помощь больному был не в состоянии. Инициатива была полностью в руках Арендта, который решительно отказался от мучительной и бесперспективной, на его взгляд, операции. То есть он четко придерживался золотому правилу Гиппократа: «При лечении болезней надо всегда иметь в виду, принести пользу больному, или, по крайней мере, не навредить ему». «Скорее всего», – пишет Б.М. Шубин, – выжидательная тактика Н.ФАрендта и его пессимистический прогноз совпали с мнением профессоров Х.Х. Саломона и И.В. Буяльского, в тот же вечер осмотревших А.С. Пушкина и больше не привлекавшихся друзьями и родственниками к лечению…» – но что-то мешает опытному хирургу, каким был Б.М. Шубин, полностью реабилитировать лейб-медика которого впоследствии неоднократно обвиняли в неоказании активной медицинской помощи поэту (нельзя же всерьез относиться к лечению холодом), к тому же сообщить ему правду о безнадежности положения. Поэтому он, хотя и очень вежливо, но попенял доктору за то, что тот нарушил другое, не менее известное правило Гиппократа, – «Окружи больного любовью и разумным утешением. Но главное, оставь его в неведении того, что ему предстоит и особенного того, что ему угрожает».