Тайна царского фаворита
Шрифт:
Как ни отвратителен был этот маскарад, но все же старинная шляпа – еще одна улика… Да какая улика! Если не следователю, так сыскному агенту или на худой конец мне самой она могла бы на что-нибудь сгодиться.
Но треуголки во дворе не оказалось… Исчезла, как и не бывало.
Сделав это малоприятное открытие, я повернулась и побрела к дому, хотя, может быть, следовало обойти парк и проверить, не скрывает ли он еще каких-нибудь неприятных сюрпризов.
Осторожный человек скорее всего так и поступил бы, однако я была измотана до последней степени и мечтала лишь о том, чтобы свалиться в постель.
Наутро я отправилась в Гиреево в полном одиночестве (Аня и Салтыков, как мне казалось, найдут в себе силы позаботиться друг о друге и без меня, а дела лечебницы на самотек не бросишь).
В этот день местный эскулап как раз навещал раненых, и мне, к счастью, не пришлось разыскивать его по всем окрестностям, чтобы отвезти в Привольное к новым больным.
Наскоро и с немалой долей формализма переделав в лечебнице самые необходимые дела, я попросила доктора поехать со мной к нашим пострадавшим. Поврежденное ребро Валентина меня сильно беспокоило, да и обмороки у Ани слишком уж часто случаются, что, впрочем, вполне объяснимо обстоятельствами. О собственной шишке на затылке я уж и не вспоминала…
Доктор обещал предоставить себя в мое полное распоряжение, как только завершит осмотр гиреевских пациентов. У меня осталось время, чтобы разыскать сыскного агента и рассказать ему о вчерашнем явлении призрака-верхового. Причем я настолько увлеклась историей с черным всадником, что чуть было не забыла о прочих, не менее важных фактах, как, например, следы постороннего пребывания в парадных покоях Привольного и нападение на меня в оранжерее…
Как я и ожидала, господин Стукалин выслушал сообщение про верхового призрака с большим интересом (ей-богу, заносчивому судебному следователю не мешало бы поучиться у полицейского агента вниманию к людям).
Однако при всем оказанном мне внимании трудно было понять, насколько серьезно сыскарь отнесся к моим словам – он был настроен на веселый лад.
– Что вы говорите, мадам! – поражался Стукалин. – Штабс-капитан, значится, его лопатой хрясть! Демона-то этого черномордого! Кто бы мог подумать… Вот что значит – фронтовая закалка. Ни черта, ни дьявола не боится! А треуголка-то с головы всадника, стало быть, фьють! А сам он коня пришпорил и дра-ла-ла…
Так посмеиваясь и делая пометки в блокноте, он все задавал и задавал вопросы, а потом вдруг подвел неожиданное резюме:
– Полагаю, это один из гиреевских постояльцев на лошади у вас под окнами гарцевал… Офицеры обычно хорошие наездники, даже если служат в пехоте или в артиллерии. В гарнизонах без верховой лошади офицеру никуда, не на извозчике же на маневры ездить.
В ответ я выразила удивление (но не потому, что не поверила сыскному агенту, а потому, что мне хотелось заставить его разговориться и поделиться кое-какими умозаключениями, которые скрытный Стукалин наверняка для себя уже сделал).
– Быть не может! Откуда у гиреевских раненых взялся бы такой роскошный конь? Я понимаю, что офицеры обычно ездят верхом, но ведь их лошади остались в расположении частей, сюда они прибыли налегке, без коней, без денщиков
– Без коней? Ох, голубушка, неужели вы полагаете, что господа офицеры сидят в лечебнице днем и ночью, не высовывая носа за пределы Гиреева? – усмехнулся полицейский агент. – Этак-то они все давно бы со скуки удавились! Офицеры уже протоптали дорожки в ближние села и разыскали все, что может их развлечь. Эти красавцы прекрасно знают, где можно достать лошадь для верховой езды, выпивку, и не только самогонку, а и хорошего вина из прежних запасов (я выяснил, что трактирщик в Мытнино приторговывает помаленьку), и где найти женское общество.
– Неужели здесь есть и женское общество? – удивилась я. Мне-то казалось, что в этих глухих местах кроме медицинских сестер и нас с Анной офицеры не видят никаких дам…
– Женское общество есть везде, – строго ответствовал Стукалин. – На невзыскательный вкус и на взыскательный – у кого к чему тяга… Кого-то устроит пьянка со скучающими солдатками, а кого-то романтическое свидание с местной учительницей или барышней с почты. Кстати, у всех погибших девушек были, по слухам, романы с офицерами. Каждая из девиц по своим резонам пыталась сохранить любовную историю в тайне, но в селе, сами знаете… Шила в мешке не утаишь, хотя я и не могу раскрывать свои источники информации.
Наконец-то Стукалин позволил себе слегка проговориться. Чтобы узнать еще хоть что-нибудь, я решила поддерживать эту тему.
– Конечно, если источники раскрываешь, они могут быстро иссякнуть. Но если действовать умело, нетрудно собрать все циркулирующие в округе слухи. В таких местах любые новости распространяются чрезвычайно быстро. Даже если ты распеваешь песни в собственной ванной комнате, то наугро кумушки в окрестных деревнях будут обсуждать твои вокальные данные.
В азарте я не успела хотя бы чуть-чуть задуматься над своими словами и, только изложив эту замечательную сентенцию, поняла, какую чушь я несу. Пришлось, хотя и с опозданием, прикусить язык.
– Все верно, – галантно согласился Стукалин. – За исключением того, что местная публика не поет в ванных комнатах за неимением таковых. Село, знаете ли, уровень комфорта крайне низок.
Тут как раз подошел доктор, и мы втроем отправились в Привольное.
Дорогой я предалась поучительным размышлениям о том, что строить дуру набитую обычно не составляет особого труда, но все же следовало бы иногда и воздерживаться от подобной практики.
ГЛАВА 21
Анна
Поскольку сбитый лошадью штабс-капитан пострадал накануне сильнее всех, Аня решила, что должна заботиться о нем, как настоящая сестра милосердия, – Валентин Петрович приехал в эти места, чтобы оправиться после фронтовых ранений, а вовсе не для того, чтобы получить новые увечья.
Но Валентин со своей стороны пытался окружить Анну таким вниманием, что им приходилось долго спорить, кто кому окажет очередную услугу.
Вообще в присутствии Анны Валентин становился странным – он бледнел, молчал и смотрел ей в лицо долгим грустным взглядом. С Лелей он был другим – веселым, по-мальчишески озорным, шутил, дурачился, но, оставаясь наедине с молодой вдовой своего сослуживца, сразу менялся.