Тайна черной жемчужины
Шрифт:
Не притаился ли за какой-нибудь из дверей преступник? Не наблюдает ли за ней? Не подвергнется ли она нападению? Брунгильда крепче сжала шнуровку ридикюльчика, готовая при малейшей опасности обрушить его на голову злодея. Осторожно ступая, девушка направилась по коридору к входным дверям. От каждого звука скрипнувшей половицы она умирала от страха, но никто на нее не бросался, и она благополучно добралась до входных дверей.
Брунгильда Николаевна взялась за ручку внутренней двери и потянула ее на себя – дверь легко подалась ей навстречу. Оставалось сделать еще шаг и отворить входную дверь.
Сделав над собой усилие, старшая
Боясь задохнуться от волнения и смиряя радостно колотящееся сердце, Брунгильда Николаевна продолжала прислушиваться. А вдруг сейчас раздадутся шаги ее мучителей? Куда бежать? Опять в проклятую пыльную гостиную или вверх, на третий этаж? Но ничто не нарушало лестничной тишины, пахнущей прохладной каменной плесенью. И Брунгильда решилась. Она, преодолевая страх, вернулась в прихожую, схватила с вешалки свою пелеринку, шляпку, искоса глянула на себя в мутное зеркало – в слабом свете керосиновой лампы выглядела она довольно прилично.
Спускаясь по лестнице, она судорожно сжимала в руках пальто, шляпку и ридикюльчик, она ощущала, как дрожат ее колени, как замирает сердце. Еще одна ступень, еще, еще, последняя... Несколько шагов по площадке, мощенной метлахской плиткой, и вот главное препятствие – тяжелая дубовая дверь, ведущая на воздух, в жизнь, к освобождению. Неужели она заперта?
Только внутреннее самообладание, которое воспитывали в ней родители, не позволило девушке упасть в обморок, когда она оказалась за пределами здания, в котором провела трое суток. Она огляделась по сторонам – за спиной ее была проклятая пыльная тюрьма, перед ней, между фасадом здания и тротуаром, небольшой пустырь, засаженный кустарником и поросший пожухлой уже травой, которую кое-где пересекали протоптанные тропинки.
Она надела пелеринку, кое-как напялила шляпку, нащупала в кармане свои лайковые перчатки, поспешно снятые перед свиданием с умирающим отцом, и натянула их на руки. Что делать? Срочно искать извозчика и мчаться домой! Или нет, лучше найти телефон и сначала позвонить: еще раз, самой, сказать милой мамочке и папочке, что она жива, что все в порядке... Телефон есть в аптеке напротив, но она закрыта, да у Брунгильды имелись основания не доверять хозяйке.
Свежий воздух с каждым мгновением прибавлял сил старшей дочери профессора Муромцева. И вместе с силами росло желание действовать, и притом немедленно. К решительности примешивалась и непривычная злость, непреодолимая жажда мщения.
И Брунгильда, резко повернув направо, выбрала утоптанную тропку вдоль безжизненного здания, обогнула его и направилась к дворницкой. Спустившись на несколько ступенек, она открыла дверь и очутилась в большой, опрятно убранной комнате с огромной русской, недавно протопленной, печью: чистый стол, несколько табуреток, ситцевые занавеси – крупные красные розы на синем фоне, в углу икона Божьей Матери с горящей перед ней лампадкой. У стены, на топчане сидел степенный дворник и латал свои сапоги. При появлении на пороге встрепанной барышни он поспешно встал и отложил работу в сторону.
– Я – княжна Бельская, – сказала надменно Брунгильда и подняла как можно выше точеный подбородок.
– Чем могу служить вашему сиятельству? – склонился дворник и переступил с ноги на ногу.
– Я
– Непременно будет исполнено, ваше сиятельство, – закивал с готовностью дворник княжне-сиротинке.
– Дела требуют моего отъезда. – Брунгильда искоса взглянула на смешавшегося мужика.
– Всем сердцем сочувствую горю вашему. – Дворник перекрестился на икону.
– И вам за службу спасибо, – уже мягче произнесла Брунгильда. – Если меня будут разыскивать, посылайте всех в театр.
На величаво-степенном лице дворника промелькнул испуг.
– Так точно, ваше сиятельство, в театр, – повторил он в явном замешательстве. – А в какой театр посылать надобно?
– В антрепризу «Аполлон». Знаете такую? – высокомерно поджала губы княжна.
– Нет, ваше сиятельство, не знаю. Аполлон, вы говорите? Боюсь запамятовать, Аполлон...
– Аполлон. Постарайтесь запомнить, дружок, – с легкой угрозой в голосе произнесла Брунгильда, повернулась и пошла к выходу. – Там сегодня дают «Короля Лира»!
Глава 22
Измученный Клим Кириллович Коровкин смотрел с недоумением на младшую дочь профессора Муромцева – глаза ее горели, щеки покрыл яркий румянец. Она настаивала на том, что необходимо срочно ехать опять к проклятой аптеке! Она готова была сорваться с места и мчаться туда, где из окна безжизненного здания бил в глаза доктору солнечный луч. Никакие доводы на Муру не действовали.
Доктор осторожно говорил о своих сомнениях. Во-первых, это могла быть просто игра света – упал солнечный свет на какой-нибудь блестящий предмет, трюмо, вазу, раструб граммофона – и отразился невинный луч, попал прямо на фигуру доктора... Во-вторых, дом, похоже, необитаем. Никаких признаков жизни вокруг него не наблюдалось – ни людей, ни экипажей. В третьих, да как же можно проникнуть в чужой запертый дом? Как объяснить окружающим вторжение в чужие владения? И как открывать двери? Для этого надо было родиться взломщиками!
Мура, казалось, ничего не слышала. Она искала поддержки у Полины Тихоновны, которая внимательно следила за развернувшейся дискуссией Тетушка Полина видела, что ее племянник скептически относится к предложению Муры. Но, по мнению любящей тетушки, грех было не воспользоваться единственным шансом, пусть и неверным. Как бы потом не пожалеть о бездействии! Если не приходит в голову ничего лучшего, надо сделать хоть это. На душе станет спокойней.
– Жаль, что нельзя посоветоваться с Ипполитом, он бы поддержал вас, дорогая Машенька, – сказала тетушка доктора Коровкина. Деятельный человек. Даже обедать отказался. Торопился на велосипедные гонки.
Полина Тихоновна и Мура перешли в гостиную, а сердитый доктор Коровкин отправился в спальню профессора осмотреть больного. Его беспокоило, правильно ли дамы выполняют его врачебные предписания. Строфантин, белый кристаллический порошок, поднимающий артериальное давление и энергию сердца, вреда принести не мог, но передозировка наперстянки, в общем-то хорошего регулятора сердечной деятельности, могла вызвать и паралич сердца. Удовлетворенный состоянием Николая Николаевича и убедившись, что лекарства женщины давали больному правильно, он вместе с Елизаветой Викентьевной вскоре присоединился к взволнованной тетушке и негодующей Муре. Елизавета Викентьевна поддержала Муру и даже разрешила ей сопровождать Клима Кирилловича...