Тайна cредневековых текстов. Библиотека Дон Кихота
Шрифт:
Тоже мне Индиана Джонс нашелся!
Вся эта поездка в Испанию напоминала какой-то бред или то, что в относительно недавние брежневские времена классифицировалось еще как «вялотекущая шизофрения».
Учитывая безнадежность, а главное, очевидную бессмысленность затеянного (без гроша в кармане, имея лишь средства для самых необходимых нужд, отправиться на охоту за уцелевшими раритетами, стоимость каждого из которых во много раз превышала стоимость московского профессорского жилья, включая и саму профессорскую жизнь, жизнь незаметного книжного червя), так вот, учитывая все эти отягчающие обстоятельства, у профессора,
И причины эти, безусловно, имелись…
Накануне Нового года, в сочельник по католическому календарю, профессор взял да и узнал о существовании в лужковской Москве тайного ордена, ордена Странствующих рыцарей.
Впрочем, удивляться здесь было нечему. Если внимательно присмотреться к турецким башенкам да вглядеться в новомодные замки, нагло вытесняющие старые купеческие и дворянские особнячки в самом центре столицы, то невольно задумаешься о рвах с водой, о подъемных мостах, о вооруженной до зубов дружине, о бульмастифах, рвущих простых людей на части на потеху сытым и довольным хозяевам замков. Причем эти джентльмены удачи, наверное, уже давно вступили в другой рыцарский орден, орден воров, грабителей и убийц.
Итак, как особо недовольного, филолога охотно приняли в орден нищих Странствующих рыцарей, выдали ему, как и положено, удостоверение в красной дерматиновой обложке, купленное в киоске на ближайшей станции метро. А на общем собрании братья поручили филологу отыскать в далекой Испании исчезнувшую некогда библиотеку сеньора Алонсо Кихано, которого все в этом тайном обществе почитали за святого.
Расходы, разумеется, за свой счет, ведь самого Дон Кихота никто не финансировал и спонсоров за его тощей спиной, как за спиной, например, нагловатой теннисистки, обладающей счастливым стальным голеностопом и красными трусами, отродясь не было.
Связь договорились держать по мобильному телефону. Роуминг оплачивался также самим странствующим братом. Обижаться было не на кого и незачем. Орден по праву считался нищим.
В общем, материальной выгоды никакой. Одни сплошные расходы…
Но не присоединиться, не войти в это нищее братство профессор уже не мог. Это стало для него делом чести, а добровольная испанская авантюра представлялась воспаленному его сознанию чуть ли не подвигом.
Как, однако, произошло столь странное событие в давно уже потерявшей всякий рассудок и здравый смысл Москве?
А вот как.
Все представилось поначалу как игра. Попав однажды в компанию интеллектуалов, профессор не придал происходящему большого значения.
Так, чудачество, не более того.
На эксцентрическую вечеринку, которая должна была произойти в самый канун Нового года, профессора пытался затащить его молодой и необычайно артистичный друг и коллега по фамилии Сторожев.
Этот Сторожев был еще молодым человеком лет 35–36, не более, отличавшимся нагловато-очаровательным нарциссизмом. Щепетильный в одежде, придерживающийся стиля гранж, Сторожев любил, чтобы каждая аккуратно вырезанная самим дизайнером дырка была симметрична другим таким же искусственным прорехам. Это был стиль преуспевающей молодежи, косящей под бомжей, симулякр бедности и нищеты, химера, одним словом. Нужно сказать, что в доценте Сторожеве все было призрачным, не совсем реальным, вплоть до
Любитель эпатажа и провокации, он смущал первокурсниц сомнительными сентенциями о наркотиках (наверное, давал знать о себе перуанский головной убор), блондинках, славе и деньгах, которых Сторожеву, по его же собственному признанию, все время не хватало.
Студенты обожали доцента, и он платил им той же монетой. В общем, любовь оказалась взаимной. Увлекшись не на шутку жизнью студенческой бурсы еще в собственные молодые годы, Сторожев так и не смог выйти из этого состояния, приближаясь между тем к своему сорокалетию. Доцент продолжал до утра шастать по общежитиям. Жадный до беззаботного веселья, он стремился до отказа насытиться энергией неопытного юношества.
Иными словами, личность Сторожева во всех отношениях была романтической, возвышенной и скандальной.
Женька, – по-свойски обратился молодой коллега к своему старшему товарищу, грузному Воронову, именно так звали нашего профессора, надевавшему в это время свое широкое, почти до пят, ратиновое пальто темно-синего цвета и накидывавшему прямо на плечи под воротник длинный вязаный шарф черной шерсти на манер художника с Монмартра, – пойдем, я тебя с такими клевыми чуваками познакомлю. Ой, какой у тебя портфельчик стильный, а? Смотри-ка, Pierre Cardin, не хухры-мухры.
Что это за чуваки такие? – недовольно, слегка отстраняясь от собеседника, буркнул в ответ профессор, которому целый день пришлось принимать зачет у 50 студентов, причем ни один из них так и не смог осилить хотя бы половину заданного на полгода списка.
Поколение Next давно оценило текстуху известного испанца как «отстой». А ветряные мельницы всерьез и надежно проассоциировались с продвинутым брендом пива «Старый мельник».
Пойдем, пойдем, – настаивал на своем Сторожев. – Не пожалеешь. Чуваки клевейшие.
Послушай, Арсений, какие, к черту, чуваки. У меня голова раскалывается. Я на зачете столько нового узнал, что мне собственная профессия вконец опротивела. Иногда даже думаешь – может, в сантехники податься.
Нет, Женька, лучше в палачи: работа-то на воздухе и все-таки с людьми.
Точно. С удовольствием сегодня бы с десяток-другой голов поотшибал. Чего они в филологию, как мухи на дерьмо, лезут?
– Кто от армии спасается, а кто просто дебил; вот он грамоту освоил, бабки в кассу снес и думает: пристроился, пронесет, – пояснил Сторожев, открыв тяжелую дверь и пропуская вперед старшего товарища.
Оказавшись на улице, доцент, казалось, и не собирался оставить уставшего профессора в покое.
Пойдем, а? Ей-богу, не пожалеешь.
Вот заладил: пойдем да пойдем. Ну чего я там еще не видел?
Дело близилось к вечеру. Солнце, зимнее, холодное, еще светило, и лучи его еще слабо золотили центральный вход здания. Снег приятно хрустел под ногами. Морозец ударил в ноздри, освежил лицо. В душе профессор начал колебаться. Сторожев это тут же уловил и продолжил:
Пойдем, и посмотришь. Я тебе больше того скажу: не понравится – развернешься и уйдешь.