Тайна декабриста
Шрифт:
Еще раз подивился Чернобровин удивительному искусству художника.
Чернобровин взял портрет и направился к аппарату, который представлял плод рационализаторской деятельности Турцевича. Это был проекционный фонарь, точнее - эпидиаскоп, переконструированный и приспособленный для нужд криминалистики. Он позволял проецировать на большой экран всевозможные непрозрачные изображения и предметы. Мухе можно было придать размеры воробья; подчищенное на банковском чеке место представлялось во всей неприглядности; пуля, извлеченная из тела убитого, ясно выказывала следы ствольных нарезов.
Старший лейтенант
– Есть!!!
Штрихи были не что иное, как строчки. Строчки, составленные из мельчайших, микроскопических букв. Просто не верилось, чтобы такую работу могла выполнить рука человека.
– "Всегда полагая цель жизни своей в служении народу и отечеству..." прочитал Чернобровин.
Он выскочил в соседнюю комнату и схватил трубку телефона:
– Ефим Антонович? Прошу вас спуститься в лабораторию, очень прошу...
– Что случилось?
– Случилось... Фотография, понимаете ли!.. То есть завещание!... В общем, увидите сами...
Через несколько минут полковник Максимов читал текст завещания. Документ был написан старинным, цветистым слогом. Автор говорил о том, что не хочет и не может унести в могилу сведения, до сих пор составлявшие его тайну. Роковые обстоятельства не позволили ему осуществить заветные замыслы, в которых видел он "самовластие и тиранство изничтоженными, власть народной, людей свободными и равными перед законом". Автор завещания с горечью признавал, что ему уже не увидеть этого, и выражал уверенность, что увидят потомки. Людям будущего, нового и справедливого общества, завещал он свою тайну, чтобы служила она их счастью. "А дабы не достался дар мой разбойникам в мундирах и при шпаге, дабы не стал он источником обогащения бессовестных чиновников, коим неизвестно и самое понятие об истинных нуждах населения, то попросил я записать изложенное секретным образом и ключ к сему отдаю в надежные руки".
В конце лета 1830 года группу "государственных преступников", человек семьдесят, перегоняли пешим порядком из Читинского острога в новое место заключения - Петровский завод. Переход продолжался полтора месяца, путь пролегал по глухим, но чрезвычайно живописным местам. Как-то стали на дневку в распадке, на берегу безымянной речки, у подножия утесов дикой красоты. И вот здесь-то, поднявшись на скалу, автор завещания обнаружил в жильных породах множество крупных зеленовато-желтых шестигранных кристаллов. Будучи во время кругосветного вояжа в Бразилии, он видел подобные камни и без труда установил, на какой минерал напал. Это был драгоценный берилл - брат изумруда и аквамарина.
По словам завещателя, "число бериллов там несметно". Обманув бдительность конвойных, он, довольно хорошо зная навигационную астрономию, простейшим способом определился...
Дальше приводились координаты месторождения и природные приметы: утес о двух зубцах, один из которых походит на согнутый большой палец.
"Хочу верить, что голос мой дойдет до потомков, - заключал завещатель, - не зная этого племени молодого, я уже горжусь им. Дано же будет ему видеть землю русскую во всей красе и мощи! Провижу славную будущность Сибири, которая из края слез и кандалов станет житницей России и источником благосостояния для народов,
Завещание не было подписано. Об аляскинской нефти в нем не говорилось ни слова. Весьма вероятно, что автор завещания знал о ней, даже рассказывал товарищам по каторге и ссылке. А потом легенда о завещании, передаваясь из уст я уста, обросла подробностями, которых в документе не было. Полковник дочитал этот действительно необычайный документ. Максимов, как говорится, видывал виды, и удивить его было трудно. Но сейчас он глядел на Чернобровина с таким восхищением, будто не завещатель, а сам старший лейтенант открыл месторождение бериллов.
– Нашел-таки, а?! Все вокруг да около ходили, а рукавицы за поясом были! Орел, голова, что и говорить!
– Одного, Ефим Антонович, понять не могу, - сказал Чернобровин, - как все-таки художник сделал это?
– А что? Я вот недавно читал в "Огоньке", как один тульский умелец на булавочной головке целую картину выгравировал.
– Так у этого умельца современная оптика была!
– А у Левши ее не было. Помните у Лескова: царь стальную блоху в мелкоскоп посмотрел, узнал, что на каждой подковке имя русского мастера выставлено, и спрашивает Левшу: "А твое имя тут есть?". А Левша ему: "Никак нет, моя работа гораздо секретнее, мельче подковок была. Я гвоздики выковал, которыми подковки забиты".
"Где ж ваш мелкоскоп, с которым вы могли произвести это удивление?" допытывался царь. А Левша отвечает: "Мы люди бедные и по бедности своей мелкоскопа не имеем, а у нас и так глаз пристрелявши".
***
Полковник уехал, и вернувшись к вечеру, вызвал к себе Чернобровина.
– Поздравляю, Вадим Николаевич!
И на удивленный взгляд старшего лейтенанта пояснил:
– Был я у генерала, пригласили на консультацию геологов. Есть, заявили они, сведения о таком месторождении. Открыли его в середине прошлого века. Но там, видимо, был технический берилл, для ювелирного сырья непригодный. Потому и разрабатывать месторождения не стали, а позже след к нему утеряли.
Целую лекцию прочитали нам о берилле. Оказывается, сейчас для нас технический берилл куда ценнее того, что на ювелирные побрякушки идет. Теперь ему найдено новое применение: получают из него металлический бериллий для легких, прочных, жаростойких сплавов с алюминием и магнием.
О смеси с радиоактивными элементами бериллий служит источником нейтронов. Дошло, Вадим Николаевич, завещание по адресу! До настоящих наследников дошло - хозяев мирного атома, первопроходцев Космоса!
Вместо эпилога
– Вот теперь дело закончено, - скажет вместе с Чернобровиным читатель.
Дело закончено, а повести еще нет. Не потому, что автору шаль расставаться с героями своей, во многом не вымышленной повести, а потому, что нельзя оставить за бортом некоторые немаловажные детали. Остается досказать совсем немного.
***
– Что-то вы в последние дни сияете, как новый полтинник, - такими словами встретила Чернобровина Зинаида Васильевна Ковальчук.
Она сидела на постели в пестром халатике, повязки были уже сняты и их заменила белая шапочка, под которую были подобраны ее рыжевато-золотистые кудри.