Тайна девичьего камня
Шрифт:
Долли начала рыться в шкафчике в ванной, Лассе сжал челюсти.
— Что там в шкатулке? — спросил он.
— Шкатулка в холле, — ответила Ида.
Лассе вышел из ванной, Долли начала промывать рану ватным тампоном, смоченным хлоргексидином. Сильной рукой она ловко взяла Иду за запястье и поднесла его к свету.
Когда Ида выглянула из двери ванной, Лассе опять стоял за дверью, держа в руках шкатулку. Он пристально смотрел на девушку.
Взгляд был черным.
42
До
За одним из столиков вплотную к закрытой террасе сидел тщательно причесанный мужчина тридцати лет.
Микаель медленно подошел к нему. Мужчина поднял глаза. Их взгляды встретились и задержались на какое-то время.
— Это ты, который…? — спросили они в унисон.
Микаель повесил куртку, и они пожали друг другу руки.
— Что-нибудь будешь?
— Да, — ответил Поль почти шепотом, — чашку макиато.
Несколько секунд они сидели молча, помешивая ложечками.
— Итак, что ты от меня хочешь? — спросил Поль.
Микаелю опять показалось, что он напуган.
— Это длинная история, — сказал Микаель, — чтобы все объяснить, нужно время. Но как я сказал, в газете написана только сотая часть.
Поль кивнул.
— А что тебе известно?
Микаелю показалось, что они словно говорят каждый о своем.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты же сказал, что знаешь больше, чем написано.
— Да. Но в первую очередь меня интересует это письмо.
— Письмо?
— Да. То, о котором писали газеты.
Полю явно сразу стало легче.
— Значит, речь идет только об этом?
— Нет, не только. Но в первую очередь о письме.
Поль словно выдохнул.
— А ты что думал? — спросил Микаель.
Поль ничего не ответил, он просто пил кофе, теперь слегка улыбаясь. Атмосфера внезапно разрядилась.
Микаель внимательно рассмотрел его. Волосы расчесаны на прямой пробор, одет в белую рубашку и пиджак цвета морской волны. Наверняка еще один метросексуал, подумал Микаель. Боже мой, какой же у них нелепый вид, как будто все они собрались идти на маскарад и вырядились «по моде», в слишком тесные пиджаки и брюки-дудочки, как роскошные маленькие стиляги прошлых лет.
— Ты ведь сказал, что писатель? — спросил Поль.
— Да. Я не журналист.
— И не полицейский?
— Нет, нет, — засмеялся Микаель.
— Значит, настоящий писатель?
— Да.
— Никаких
— Нет. Ненавижу детективы.
— Я тоже. Какая-то невыносимая нелепица.
Поль исказил голос и стал подражать американскому диктору:
— Молодая женщина найдена мертвой. Инспектор Жирный Чудак вовлекается в круговорот лжи и предательств, которые приводят к единственному выводу: внезапная, трагическая, вся обросшая слухами и чертовски необходимая смеееерть…
Микаель рассмеялся:
— Боже, избавь! И как хватает сил! Все эти книги о серийных убийцах, которые все случайно норовят оставить натужные стихотворные цитаты, или татуировки, или буквы алфавита, или обертку от конфет, или старые использованные зубочистки, или не знаю, что еще, на своих несчастных жертвах! О нет, опять одна и та же интрига, ну пожалуйста, пожалуйста!
— Давай за это выпьем!
Они подняли свои кофейные чашки.
— Надо бы расстрелять всех этих болтливых детективщиков, я это серьезно, — сказал Поль. — Чтобы они увидели, как выглядит настоящая кровь.
Он перестал улыбаться. Микаель взглянул на него, но не понял, он это с иронией или всерьез.
Микаель медленно достал три книги из пакета с логотипом магазина ИКЕА.
— Чтобы ты нисколько не сомневался в том, что я действительно не полицейский, я могу это доказать. Вот что я написал.
Он открыл последний разворот «Сумасшедшего» со своей фотографией, сделанной Като Монтан на площади Сёдермальсторг («о боже, какой у меня дурацкий вид, взгляд устремлен вдаль…»).
— Ну, что скажешь? — спросил Микаель. — Это же я, видишь?
Поль внимательно посмотрел на фотографию.
— Да, это ты.
— В подтверждение своих слов открою тебе писательский секрет, — продолжил Микаель. — Только психопаты пишут книги. А психопатов никогда не примут в школу полиции, ведь так?
Они вместе засмеялись.
— О’кей, я тебе верю. Пока что. Для мента ты немного чудаковатый и в неважной форме.
Микаель отложил книги.
— Итак, письмо. Мы можем с него начать?
Поль покачал головой.
— Расскажу я или нет, не сыграет никакой роли. На самом деле я не знаю, что это за письмо. Я его никогда не видел.
— Нет? Тогда, может быть, ты помнишь, что о нем говорила девушка?
— Нет, то есть да… она ведь была… ну… пьяной. Язык у нее все время заплетался. Наверное, что-то приняла. Но думаю, что это письмо восемнадцатого века. Она несколько раз говорила о чьем-то ученике, называя его этим дурацким словом от Иисуса — апостол.
— А ты не узнал дату? Когда оно было написано?
— Нет, нет.
— А что в нем было?
— Нет, об этом она тоже не говорила. По-моему, она его не читала, она его только получила. Она не знала его содержания, знала только, что оно вроде бы секретное.