Тайна для библиотекаря
Шрифт:
Оглушительный треск не дал ему закончить. Видимо, потайнайная дверь не выдержала очередного удара киркой и сорвалась с петель — и улетела в темноту коридора, увлекая за собой кирку вместе со вцепившимся в её рукоять мамлюком. Янкель издал горестный вопль и принялся раскачиваться из стороны в сторону, схватившись за голову.
— А жид-то не верил, что дверь получится сломать. — прошипел Ростовцев. После недавней какофонии тишина в подвале была какой-то ватной, в ней вязли малейшие шорохи. — Ладно, твоя взяла, Витальич, пусть пока поживут. Только ты особо не тяни, мало ли что там дальше будет…
«Случайностей
Бывают! И ещё как бывают. Вот, к примеру, сегодня…
С утра, отработав положенный наряд на эскадронной конюшне (уланы Восьмого уланского полка стояли в небольшом сельце за Дорогомиловской заставой), он вместе с пятью сослуживцами отправился в Москву. У одного из улан их роты двоюродный брат состоял в Императорской гвардии, и как раз сегодня он праздновал производство в хорунжие. Грандиозная пьянка намечалась прямо на Красной площади, у большого костра с жаровнями и вертелами; вина и прочих горячительных напитков было запасено сверх всякой меры, а кузен новопроизведённого и его спутники прихватили с собой огромную корзину с овощами и зеленью, и главное — трёх поросят и барашка. Их, связав копыта, перекинули через сёдла и так и везли через весь город, сопровождаемые завистливыми комментариями встречных солдат.
Гжегоша выручило то, что он по праву считался среди сослуживцев мастером жарить на вертелах цельные туши поросят и баранов, и только из-за этого избежал общей участи свалиться от неумеренного количества выпитого вина, рома, водки, коньяка и снова водки. И ухитрился заметить идущую через площадь группу людей довольно странного состава.
Трое мамлюков Императорской гвардии, штатский в проволочных очках, еврей в характерной шапке и с пейсами, гусарский лейтенант и… девушка характерной восточной наружности. Он сразу узнал её в рабочем конноегерьском мундире, а узнав — разом стряхнул с себя остатки хмеля.
Он уступил место у вертела едва держащемуся на ногах улану и со словами: «смотри, поворачивай, чтоб со всех сторон прожарилось…» заторопился к импровизированной коновязи, где они оставили своих лошадей.
Делия и её спутники скорым шагом удалялись в сторону Варварки. Он Гжегош торопливо пристегнул её к висящему рядом седлу шапку-рогатувку, засунул в чемодан панталер, а саблю в ножнах зажал под мышкой. Накинул плащ, а за пояс засунул пару пистолетов и, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, поспешил следом за подозрительной компанией, опасаясь только окрика в спину: «Эй, Гжегош, пся крев, куда ты? Мясо же подгорает!»
Ему повезло — не заметили и не окликнули. Следуя в половине квартала за алжиркой и её эскортом, он миновал старинные постройки усадьбы бояр Романовых, практически не тронутые пожаром, свернул вниз, к Зарядью и углубился вслед за ними в хаос пепелища, оставшееся на месте выгоревшего дотла Глебовского подворья. Зачем он их преследует, чего хочет этим добиться — поляк не смог бы ответить, но интуиция его прямо-таки вопила: «только не упусти!»
Доверять своей интуиции Гжегош привык. А потому — спрятался за полуобвалившуюся кирпичную стену, дождался, когда преследуемые один за другим спустятся в подвал, вход в который скрывала груда обугленных досок. Медленно досчитал до десяти, вытащил из-за пояса пистоль, взвёл курок и, стараясь ступать как можно осторожнее, двинулся следом.
III
Смрад был чудовищный — густопсовый, как образно выразился старина Прокопыч. А может, густогиеновый или даже густольвиный — цари зверей, тоже,
А ещё — звуки, сливающиеся в единый угнетающе-тоскливый гул: женский плач, детские крики, причитания стариков, пронзительный мяв невесть как оказавшейся в этом маленьком филиале еврейского ада кошки…
— Всё. — прошипел мне на ухо Ростовцев. — Нету больше моего терпения. Как выходят они из этой клоаки — валим ко всем чертям, пока я сам тут не застрелился от этой вони.
Я пожал плечами. Строго говоря, поручик прав — проводник показал д'Эрвалю прибежище единоверцев, а что до остального, то вряд ли гасконец рискнёт расспрашивать его при всех. Требуется вдумчивый допрос прямо на месте действия — а, главное, за эти полчаса блужданий по подземельям у меня выработалось ощущение, что я и сам, без чьих-либо указаний знаю, куда идти. Одно из низких ответвлений коридора, мимо которого Янкель просеменил, не задержавшись, показалось моей вновь открывшейся «чуйке» весьма перспективным, да и взгляд, который на ходу бросил в ту сторону кантор, навевал на размышления. Знает ведь, шлемазл эдакий, как пить дать, знает — но хочет быть хитрее одесского раввина. Наверняка уже сообразил, что мы крадёмся следом за их гоп-компанией и вот-вот пустим в ход оружие. Рассчитывает сдёрнуть под шумок? Или надеется, что мы перебьём или хотя бы выведем из строя друг друга — и тогда проблема снимется сама собой? Если так, то зря — мы с Ростовцевым вовсе не собирались устраивать здесь битву титанов в подземном мире, соревнуясь в силе, владении оружием и воинской удаче.
Склеп-убежище, где пряталась родня Янкеля и ещё три еврейских семейства, включая раввина Глебовской синагоги с супругой и детьми, соседствовал с довольно просторным залом. Дверь — прочная, из тёмных дубовых досок, точная копия той, что мамлюки выламывали в соляном подвале — то ли не была заперта вовсе, то ли её открыли изнутри после условного стука. Мы проводили процессию взглядом, притаились в густой тени по дальним углам и принялись ждать.
Первым появился один из мамлюков — на плече он волок кирку и лом — к моему несказанному восторгу, слегка погнутый. Крепко всё же строили давно позабытые московские мастера…
За мамлюком следовал д'Эрваль — в одной руке он держал фонарь с тускло коптящей свечой, в другой поблёскивала обнажённая сабля. Лицо его было подсвечено, и я заметил, что он с трудом сдерживает рвотные позывы. За ним, вытирая рот рукавом, ковылял учёный математик, потом Делия и её восточный спутник с ещё одной лампой. Замыкал процессию третий мамлюк — у этого кроме лампы в руках был хищно изогнутый ятаган, клинок которого отливал в отблесках свечей призрачной, недоброй синевой.
— Приготовились. — шепнул я поручику. — Тот, что впереди, с инструментами на плече — твой. Я кладу замыкающего, потом оба — Дауда — так, кажется, гасконец его называл? Только не вздумай высаживать весь барабан подряд — после каждого выстрела пальцем взводи курок, как я учил. А то перестреляешь тут всех почём зря…