Тайна дразнит разум
Шрифт:
— Иван Третий справедливо наказал наших предков, а Иван Четвертый казнил Новгород, как убил родного сына: потом лил слезы, каялся. — Историк задел дубовую палку. — У нее кровавая биография и в этом своеобразие долбни. Так или не так?
Иван и Квашонкин застыли в изумлении. А тот продолжал:
— Заметьте, друзья мои, палка может быть опорой, оружием, сигналом, знаком величия, товаром, творением резчика, игрушкой, и в этом ее разнообразие. — Краевед не исчерпал раскладку полярностей: — Перед нами не единственная долбня. Есть подлинная царя. Есть герценовская долбня: мыслитель упомянул ее в статье. Есть долбня Миклухо-Маклая: учась на философском факультете Гейдельбергского университета, он вспоминает, как «царская долбня» выбила его из Петербургского университета. Есть долбня Репина. Много образов! И в этом ее многообразие!
— А куда пристегнуть «безобразие»? — спросил Воркун.
— Друг мой, «безобразие», «образование» — слова эстетики, морали, культуры, а мы изучаем диалектику вещей…
— Ясно! Нельзя мед и деготь в одну бочку! — засмеялся Иван и пальцем нацелился на стеклянный шкаф, где на черной бархотке искрилась золотая модель сионского храма: — Ба! Это же перекличка с микешинским монументом!
«Которая и подсказала Алхимику легенду о золотой модели памятника», —
— Сопоставь, Иван Матвеевич!
Чекист взглянул на узкое оконце с видом на Кремлевскую площадь и бронзовый гимн тысячелетней России:
— Сопоставляю! Монумент и большой сион на круглом поддоне; тот и другой трехъярусные; за окном многофигурный и тут многоликий; на пьедестале все фигуры увязаны и здесь; там шар с шестью эпохами и сион с шарообразным верхом и шестью разделами; оба увенчаны крестами и оба строго монументальны!
— Тонкое наблюдение! Меня убедил, — историк привлек хранителя: — А вас, голубчик?
— Хэ! Ручаюсь! Микешин видел Большой сион и творил под его влиянием, — Квашонкин не знал в лицо начальника ГПУ: — Вы искусствовед? Из Питера?
— В Старой Руссе занимался в кружке историка Калугина, — улыбнулся чекист и указал на сион: — Какое назначение?
— Во время торжественной обедни выносили на блюде…
— А главное, — подхватил краевед, — сион — образ любого храма, свод всех церквей. И Русь в бронзе тоже свод отечественной истории, философское обобщение русского патриотизма. Так?
Соглашаясь, Воркун снова обратился к хранителю:
— Значит, собор — не собор без золотого сиона. А вес его?
— Две тысячи золотых коронок. После изъятия церковных ценностей уцелели только с печатью высокого мастерства. — Он тростью выбрал ослепительную модель храма: — Двенадцатый век! Чудо!
— А были случаи утайки?
— Недавно судили монахов.
Калугин был рад, что чекист ухватился за версию «сион» и перешел на открытый допрос. Выходит, убедился, что великий импровизатор не Алхимик, а может быть, наоборот, Квашонкин — Алхимик, а помощница — Берегиня Яснопольская?
По задуманному плану Воркун останется в ризнице до прихода интуриста из Берлина. Историк не стал мешать чекисту и распрощался с обоими.
По Кремлевской площади пронесся в пролетке нэпман Морозов. Строй красноармейцев в летних буденовках дружно отбивал шаг по асфальту. Громкоговоритель, прозванный «радиоглоткой», объявил десять часов. Возле восточной арки показался доктор философии. «Что-то он расскажет о нас?» — подумал Калугин.
Я был не прав: русский ум не уступает немецкому, а в некотором роде превосходит целеустремленностью. Здешний мыслитель Калугин вскрыл диалектическую основу координат Декарта, предугадал четвертое состояние вещества и обосновал всеобщий закон сохранения, который выразил формулой квадрата превращений. Оказывается, все законы сохранения имеют два плюса и два минуса.
Он внешне похож на Сократа, но мудрый грек мастер наводящих вопросов, а новгородец подводит к ближайшей вещи и вскрывает ее глубинную суть — противоречие. Эффект потрясающий! Читаешь не страницы книг, а кресты, дома, башни, градусники, куранты — весь город и его пейзаж. Японский сад камней — символ бесконечного созерцания, символ одной гносеологической детали: и то слава на весь мир! А здесь все прочитывается диалектично!
Монумент Тысячелетия — кафедра истории, ковчег знаменитостей, трибуна стратегов, зеркало русской революции, венок дружбы народов, символ долголетия государства, свод отечественной философии да еще манящий к себе сфинкс.
Передай, пожалуйста, письмо Марте.
Новгородский краевед подобен рассказчице из «Тысячи и одной ночи»: ежедневно развлекает меня легендами. Одна лучше другой. Особенно вот эта: «Как возник Великий град».
«Благословляла мать богатыря на бой ратный и молвила: „За себя постоишь, сынок, — храбрым прослывешь; народ оградишь — героем станешь, а Родину защитишь — бессмертие обретешь“. Пошел витязь в бой — за себя постоял, народ оградил и Родину защитил. Только не избежал молодец старости: заснежилась борода, к земле потянула. „Эх, думает, обманула родная“. Отшвырнул подальше щит, сложил меч к ногам, расстегнул широк ремень, сел на бугор, накрыл колено пятерней, а голову в златошлеме вскинул к небу. Минула тысяча лет. Не обманула матушка. Сидит горыня на прежнем месте. Только щит уже не щит, а велико озеро Ильмень. И меч не меч, а Волхов блещет. И нога не нога, а мост через реку. И ладонь не ладонь, а звонница с пятью пролетами. И ремень ребром не ремень, а высокие стены кремлевские. И старик уже не старик, а бессмертный Новгород».
Феноменально! В этой патриотической легенде все образы соответствуют новгородским памятникам и придают повествованию неповторимую прелесть. Собиратель легенд прав: новгородские сказания, былины, песни — вершина русской народной поэзии.
Не тревожьтесь за судьбу русской культуры. Здесь, как нигде, могучая тяга к искусству, науке, философии. Здесь диалектику изучают любители, студенты и даже техникумовцы.
Говорят, нельзя планировать научные открытия — все дело случая, а мой русский коллега разрабатывает «Логику открытия» и дерзает с помощью диалектики проникнуть в мир загадок. Дух революции во всех сферах! За всю историю человеческой культуры здесь впервые философия обрела свои фигуры и формулы.
Мой новый друг, чародей диалектики, открыл мне глаза на русский народ. Французские революционеры остановились на полпути, а русские нет. И так во всем! Мой коллега привел народную пословицу. Она гениальна не только по сути своей, но и по своему национальному самосознанию: «Русский час — все сейчас!» Максимально используй время сегодняшнее, а не вчерашнее, что неподвластно нам.
Мы, немцы, много времени тратим на восхваление прошлого, а русские ввели «субботники» и «воскресники», чтобы в часы отдыха не сидеть без дела. Мы видели Распутина и не видим русского народа; мы видели Керенского и не видим партии Ленина. Чем больше исказим Россию, тем больше отстанем от нее.
Вы убеждали, что большевики, как попки, твердят слова вождей. Нет, здесь члены партии думают, ищут, экспериментируют, спорят, творят.
Россия становится на колеса индустрии. Самый популярный
Заверяю, Эрмитаж не разграблен, древние памятники сохраняются, даже Магдебургские врата на месте. К сожалению, я не приобрел варяжскую пряжку, зато приобрел друга. Он обогатил меня своими изречениями: «Человек без человека не человек», «Ныне мало познать да изменить мир, нужно еще уметь управлять им». Этот афоризм выражает суть нашей эпохи.
15 августа, суббота.
…Вернулся к дневнику. Колокольный звон: верующие празднуют успенье. На извозчике объехал загородные монастыри. В Антонове сфотографировал итальянский колокол и расчищенные фрески XII века. Вяжище удивило портретом златокудрого Платона, а Болотная станция — гигантским овсом на торфе.
Вечер у Гершелей. Слушал домашний концерт. Ради меня исполняли Мендельсона-Бартольди. За «Беккером» — Рахиль, с флейтой — Роза, скрипка — Додик, а виолончель — сам Гершель. Я не поклонник лейпцигской школы. Хвалил семейный ансамбль за чувство историчности. Зато еврейская кухня — цимес! Бульон с гренками. Отварная кура с манкой, морковью, петрушкой и другой зеленью. Особо вкусна плотная фаршированная щука с острыми приправами.
Прояснился интерес соратницы Зиновьева к Калугину. Его в Ленинграде ждет кафедра философии. Я, безусловно, отметил его учительский дар и оригинальность ума: он не повторил ошибки Пифагора и Плотина — не погнался за магическими числами. Искренне рад за коллегу и немного огорчен, что не могу порадовать его: разговор с Рахилью был сугубо конфиденциальным.
Думаю о двух судьбах: Куно Фишер еще при жизни был признан властителем дум, а что ждет Калугина, самобытного мыслителя? Очень хотелось, чтобы его именем назвали слободскую улицу, а на доме его повесили доску: «Здесь живет и творит маг диалектики». Тогда и перед его окном пожилой фатер скажет шалуну: «Тихо, он думает». В России два научных фронта: в больших городах — академики, а в провинции — кулибины, циолковские и Калугины.
Читал газету, привезенную из дому. Глаза любовались родным шрифтом, а душа ныла. Корреспондент из Мюнхена сообщает: «Национал-социалисты в лице Адольфа Гитлера обрели испепеляющего оратора». Методы борьбы новой партии не внушают доверия: я за мирное соревнование народов.
18 августа, вторник.
Святой Петр, сегодня финиш! Грустно. Десять новгородских дней дали мне больше, чем десять лет путешествий. Новгород открыл будущее: калугинские экскурсии по городу повторит лишь XXI век. Русский превзошел лессинговский «Лаокоон».
Не верилось, что это рабочий день! Всюду песни, улыбки, праздничные костюмы. Особо многолюдно на Ленинградской. Над проездом вала временная легкая арка. На ней красная лента: «ФИНИШ». Ближе к дороге за столом судьи-контролеры с ручными часами. Соседние возвышения — земляная насыпь, крыши домов, заборы — усыпаны молодежью. Все взоры обращены на шоссе. Беспощадно жжет солнце. Листва деревьев не дрогнет. Духота. Томительное ожидание. Вдруг все вскинули головы. В небе рокочет аэроплан «Вуазен». Его азартно приветствуют пареньки с лозунгом на фанере: «Авиация плюс химия — залог нашей непобедимости».
Я живой свидетель великого события: русская революция взялась за руль скоростной машины — посторонись, телега!
— Едут! Едут! — заголосили ребята с крыши дома. Толпа дрогнула. Первым в город с шумом и пылью ворвался родной «Мерседес»: сбоку запасное колесо, впереди флажок Германии. Я снял шляпу. Нет сомнения, что в Тифлис первым примчится немецкий гонщик.
Меня подхватил людской поток. Толпа валила в сторону городской площади, где рядами выстраивались пыльные машины. Газон пропах бензином: здесь заправлялись горючим. Минуя резкий запах, я прошел в Летний сад. В тенистом углу парка новгородцы обменивались с гостями почтовыми марками. Я связан поручением Вейца: тот любит дочь. Но в чем суть переписки беглого контрреволюционера? И что подумает Калугин, если чекист схватит меня за руку? Я стороной обошел толкучку филателистов. Так спокойнее.
Все участники пробега закреплены за столовыми, местами ночлега и провожатыми. Немцев, итальянцев и французов водил музейщик Квашонкин. Он не знал иностранных языков. И я оказался в роли веселого переводчика: тот все время шутил, проявляя при этом дар искрометного импровизатора. В столовой для туристов один член итальянского общества Чиче намекнул, что у него на родине можно заказать официанту любое историческое блюдо. Новгородский чичероне не ударил в грязь лицом. Он вызвал шеф-повара, встал рядом с приколотым к доске прейскурантом и, жонглируя тростью, преподнес меню на древний лад: «Пожалуйста, на первое: блюдо XI века — уха Садко Богатого; на второе: блюдо XII века — гречневая каша с молоком — еда Василия Буслаева; и на третье — десерт XIII века — походные яблоки Александра
Невского!» Его апломб и живость речи возымели на гостей магическое действие: простая пища великого града вызвала восторг.
Не менее восхитила ризница, с ее обилием золота, жемчуга, бриллиантов и уральских самоцветов. Запад трубил: «Большевики разбазарили все ценности царского времени». Маловеры спрашивали: «Не подделка?» Пришлось бывшему дипломату обещать им экскурсию в московскую Оружейную палату.
Возле русского сфинкса нас ждал Калугин с палочкой. Историк изумил всех. Он показал на памятнике статую, прикрытую с пяти сторон. Засекреченная фигура действительно опрокидывала весь смысл самодержавности. Феноменально! Всюду нас встречали цветами. Немцы и французы разместились в антоновском училище. Им предоставили просторное общежитие с окнами, смотревшими на Волхов.
Калугин, Гретхен и я вечер провели в Антонове: жгли костер на берегу реки, гуляли в чудесной березовой роще, слушали песни русские, немецкие, французские. Подражая соловьиному свисту, Яснопольская околдовала всех. Француз, жгучий брюнет, инженер автомобильной фирмы «Рено», заприметил Берегиню еще на выставке картин и сделал ей предложение. С ответом она не спешила. Познакомился поближе с учеником Калугина. Забавный парень: футболка, кудри, загар — вид спортсмена, а в синих глазах угадывается поэт.