Тайна древнего замка
Шрифт:
Я стала матерью. Двадцать один год назад родился Гаральд, девятнадцать лет назад — Герберт, и восемнадцать — Гарет. Это были сыновья Агапета, а не Раймунда, и мой муж знал об этом. Он трижды получил от истинного отца моих детей по три золотых, признал мальчиков своими сыновьями и был доволен. А графиня ничего так и не заметила. Хоть один раз, только один раз мне хотелось бы взглянуть на мир с высоты ее башни из слоновой кости. Но мне это не дано. Легковерие — это черта, которую можно обрести в юности. Или никогда.
Для Клэр жизнь всегда была простой, даже когда на самом деле она была сложной.
«Мне нужно выйти замуж за какого-то мужчину? — Ну хорошо,
«Моей верной служанке отрезали язык и заставили его съесть? — Ах, какой ужас».
«Моего сына заставляют взять в руки меч? — Я подстрою его похищение».
«Моя дочь меня знать не хочет? — Такова воля Господа».
«Я терпеть не могу своего мужа? — Такова жизнь».
«Моего мужа убили? — Бывает».
«Тьфу-тьфу-тьфу, трижды плюну через левое плечо, и все уладится».
Я не хочу сказать, что она никогда не заботилась о других, но она очень странно подходила к вопросу о том, кому дарить свою благосклонность, а кому нет. Клэр могла не обратить внимания на крики о помощи, если ей не хотелось помогать. Большую часть времени она занималась только собой. Когда я потеряла язык, она сидела у моей лежанки и держала меня за ручку. Но мысль о том, что можно даровать мне свободу, ей даже в голову не пришла. Она приковала меня к себе тяжкими цепями и спрятала ключ. Своего сына она спасла от войны, а трое моих мальчиков пали на поле боя. Сколько же раз я проклинала ее. Клэр. Она была моей судьбою. И она останется моей судьбою до того последнего часа, когда все переменится.
Я любила лишь раз в жизни. Лишь одного мужчину, Агапета. У меня не было выбора. Что это за жизнь, если у тебя нет выбора?! Я крепостная, и потому у меня всего лишь один-единственный выбор — повиноваться тому, кому я принадлежу. Я женщина, и у меня всего лишь один-единственный выбор — любить того, кого я люблю. Служить графине и любить графа — как же это было тяжело. Но кто спрашивал меня об этом?!
Викарию многое удалось выведать. Как он узнал о тайной комнате? Кто кроме Агапета и меня знал о ней? Только Элисия. Ей было четыре года, когда она случайно увидела, как ее отец спускается в тайный ход. Агапет тогда страшно разозлился и сильно выпорол девчонку. Я думала, она позабыла об этом.
Мне ничего не оставалось, как кое в чем признаться викарию. Я рассказала ему о себе и об Агапете. Написала, что мы были любовниками, пока я была молода. Потом же, состарившись, я стала лишь его писарем. О том, что мы до самого конца были парой и еще в ночь перед последним походом Агапета на войну спали на одной лежанке, викарий не подозревает. Мысли он читать не умеет, а что до записей, то я делаю их только ночью, а днем прячу бумагу в тайник в стене, туда, где Раймунд хранит свое золото. По крайней мере, я могу рассчитывать на молчание этого викария, так как птичка моя Элисия принесла мне на хвостике интереснейшую весть. Девчонка посвятила меня в их тайну… Прежде чем разойтись, мы с викарием обменялись многозначительным взглядом: «Я знаю то, о чем не должны узнать другие, и ты это знаешь». Так заключаются сделки в чертогах ада.
Элисия
Ко мне подбежала Бильгильдис. Вид у нее был неуверенный, она переступала с ноги на ногу, нервно перебирала пальцами подол платья, будто собиралась признаться мне в чем-то. Глядя на нее, я удивленно подумала: «В чем может повиниться Бильгильдис? Может быть, она потеряла мою расческу?» Конечно, это преувеличение. С тех пор
Все это радовало меня, а об остальном позаботилась погода. До Рождества оставался один день, ослепительное солнце сияло в небесах, украшенных белыми облачками, и на какое-то время мне показалось, что можно позабыть обо всех проблемах. Напившись горячего травяного чаю, я отправилась на прогулку по винограднику. Снег уютно похрустывал под моими подошвами.
— Почему ты увязалась за мной, Бильгильдис? Честно говоря, вид у тебя такой, будто тебе нужно к исповеднику, а не ко мне.
Она передала мне листик, на котором было написано: «Я случайно услышала, как Эстульф сказал кому-то, что Элисию непременно нужно обезвредить». Недолго же продержалось мое хорошее настроение. Я поверила Бильгильдис. Она не солгала мне, рассказав о беременности моей матери, и к тому же подслушанный ею разговор полностью подтверждал мои подозрения. Попытка убийства несколько недель назад не удалась. Я проснулась и отогнала подкрадывавшегося ко мне человека. Теперь же Эстульф решил это исправить.
— Ах, что было бы, не будь тебя рядом, Бильгильдис. Я знаю, тебе нелегко, ведь ты всегда была верной служанкой моей матери. Я благодарна тебе, ведь теперь мы знаем, что Эстульф — чудовище, волк в овечьей шкуре. Мама тоже поймет это, когда мы представим ей доказательства. Вопрос только в том, говорил ли Эстульф с наемным убийцей или же с человеком, которого он посвятил в свои собственные намерения. Впрочем, не нам это выяснять. Я немедленно пойду к Мальвину, то есть… к викарию, я хотела сказать.
Но Бильгильдис меня удержала. Жестами она дала мне понять, что ее обвинения не имеют никакой силы, ведь она крепостная, а свидетельства крепостных не рассматриваются в суде. Невзирая на то, что удалось узнать Бильгильдис, любой викарий должен был действовать так, будто ничего этого не было. Нужны были другие доказательства. Мне не нравилось что-то утаивать от Мальвина, но я поставила бы его в затруднительное положение, расскажи я ему об этом разговоре с Бильгильдис.
Вначале я подумала, что стоит сказать, мол, это я подслушала разговор Эстульфа — точно так же, как пару месяцев назад я заявила, что сама выяснила тайну моей матери, связанную с рождением ребенка. Но по дороге в замок я отказалась от этой идеи. Мне не хотелось идти на такие уловки, в то время как мои враги уже точат свои кинжалы.
Поэтому скрепя сердце я обратилась не к Мальвину, а к Бальдуру. Слушая мой рассказ, он бегал туда-сюда по комнате, словно загнанный зверь.
— Он зашел слишком далеко. Мы со многим примирились, но теперь… Это брошенная мне в лицо перчатка! Нет, не в лицо, а в спину! Этот тип — не просто узурпатор, подлый вор и тиран, он еще и трус!
— И убийца, не забывай этого. Он убил моего отца.
— А теперь собирается убить тебя, пока ты будешь спать. Причина этого мне ясна, Эстульф хочет утвердить свои права на графский титул. Без тебя я не смогу стать графом. И вместо того, чтобы бросить мне вызов, как и надлежит мужчине, вместо того, чтобы выйти со мною на дуэль на мечах, на глазах у всех, во дворе, он убивает коварно, как убила бы баба… Отвратительно.