Тайна голландских изразцов
Шрифт:
Он замер перед экраном компьютера, как пойнтер, почуявший след. Неужели? Возможно ли, чтобы после всех этих долгих лет судьба наконец улыбнулась ему победительной улыбкой? Ему показалось, бриллиантовая пыль задрожала в воздухе, оставляя едва заметный сверкающий след сквозь века, след, который смог увидеть только он своим натренированным в бесконечных поисках глазом. Наконец-то!
«Итак, – размышлял он целыми днями, пока руки его были заняты сломом внутренних стен домика на канале, – наученный горьким опытом Менакен решает снова бежать, на этот раз из ставшего небезопасным Антверпена. У него очень много денег, и с собой их брать слишком рискованно в условиях неспокойных дорог военного
Он умолил прораба – дюжего красномордого парня – оставить его ночевать на объекте. Придумал историю, что поссорился с женой и та не пускает его в квартиру. Прораб, сам убежденный холостяк, по-мужски ему посочувствовал и отдал ключи: в домике брать все равно было нечего, но от бывших хозяев, пенсионеров, остались железные кровати и старые, пахнущие сыростью матрацы. Почти две недели, едва дождавшись, пока поляки закончат работу, он спускался вниз и, вытащив всю накопившуюся за века рухлядь, долбил пол и обстукивал стенки. Безрезультатно. Уже на рассвете валился в постель и засыпал тяжелым сном без сновидений. А в течение дня, работая вместе с коллегами, внутренне клял себя за недогадливость: ему приходили в голову новые и новые места, где мог оказаться клад, и на следующую ночь он опять стучал, прислушивался, сверлил… А утром, потеряв надежду, возвращался на свой влажный продавленный матрац. И полякам приходилось кричать и колотить тяжелыми башмаками в дверь, чтобы его добудиться. Так, на исходе второй недели, когда почти все некапитальные стены были уже разрушены, он, с трудом встав с постели, спустился, качаясь, на первый этаж и вновь, будто впервые, увидел его. Камин. Теперь он стоял посреди дома со сломанными перегородками, будто широкая белая колонна, и приглушенно блестел в утреннем свете.
И он вдруг как выпрыгнул в другую реальность, получив удар сильнейшей адреналиновой волны под дых – ну конечно! Старый дом действительно был как сундук, выстроенный с одной целью: спрятать этот огромный, несуразный в своем величии по отношению и к малюсенькой комнатушке, да и ко всему остальному жилищу камин! А сам камин был запрятанной в сундуке бело-голубой драгоценной шкатулкой, в которой хранятся сокровища. Он стоял так некоторое время, пока не очнулся от матерных криков поляков с улицы и не поспешил открыть дверь. Бригада ввалилась внутрь, честя его на чем свет стоит, а прораб сказал: «Сегодня отколупаешь изразцы. А завтра разберем камин». Он вздрогнул: уже?! Но по крайней мере на сегодня камин был в его распоряжении, и он как можно бережнее отделял плитку от основы. Прораб, оглядев скромные результаты его трудов перед обеденным перерывом, недовольно крякнул. Но он пообещал закончить вечером один, и прораб согласно кивнул: раз так, ладно.
Вечер тянулся до бесконечности, он не мог дождаться, когда рабочие во главе с прорабом покинут стройплощадку. И выдохнул, казалось, впервые за день, лишь закрыв наконец за ними дверь. А потом медленно обернулся, чтобы взглянуть на серый, с остатками крепящего раствора и кажущийся голым за отсутствием изразцов камин. Перед ним была целая ночь вместе с его будущим богатством, ведущим к совсем иной жизни, полной счастья и любви.
Сначала он простукал весь камин по окружности. Потом, так и не расслышав более глубокого звука, который должен был указать на тайник ювелира, решил просто-напросто разобрать монстра, что оказалось нелегко: старинная, редкостного качества кладка поддавалась с трудом, особенно сильно бить он не решался – можно было попасть в нечто хрупкое и крайне дорогое. Полная луна взошла на небо, потом побледнела, и ее сменил золотисто-розовый восход…
А когда на следующее утро прораб вошел в дом, он увидел
Жена, увидев его на пороге, охнула и долго, как пятилетнего, отмывала в душе, где он спустился по мокрой, нагретой горячей водой кафельной стене. И надеясь, что вода, текущая по лицу, сможет скрыть истерику, плакал. Жена, в напрочь промокшем халате, нашептывая что-то нежное, мылила ему голову, потом ополоснула ее, смыв с пеной и слезы, и уложила в постель. А он бессмысленно таращился вверх и думал, что все кончено. Марина, качая бедрами, уходила от него прямо по плохо побеленному потолку, и в этом маятниковом раскачивании был не призыв, а напротив, отрицание: нет-нет-нет. Никогда нам не быть вместе, никаких горячих ночей в пятизвездочных отелях и завтраков на террасе с видом на Женевское озеро, никаких лобстеров с шампанским. Нет-нет-нет, жалкий неудачник. Табуретка и крепкая веревка – вот и все, что тебе нужно, дурачок.
– Детишек бы нам завести, – вдруг сказала жена.
Он вздрогнул – думал, что она уже давно ушла на кухню, а она, оказывается, все еще сидела рядом, да еще и держала его за руку.
– Чего?
– А что? На двух работах если, то можно квартиру побольше снять. Наши матери, вон, и не в таких условиях рожали. Будут бегать вокруг, играть…
– Играть? – как очнулся он.
– Ну да. – Обрадованная его внезапным вниманием, она тихонько погладила мужа по руке. – Можно и на первом этаже снять, с садиком. Подороже выйдет, зато детям – свежий воздух.
– Господи! – Он вскочил и начал, прыгая, как в водевилях, на одной ноге, пытаться попасть в брюки. Ну конечно! Он не ошибся! Он просто пропустил один этап! Играющие на воздухе дети! Рисунки на изразцах, неподвластные двум страшнейшим бедам того времени – пожарам и частым на низких фламандских землях наводнениям! Волшебное письмо, посланное через века, возможно, все же отправлено по его, именно его адресу!
– Ты куда? – Жена остолбенело смотрела, как он натягивает свитер, пальто, сует голые ноги в ботинки…
– На работу! – выкрикнул он, распахивая дверь.
– Носки! Надень носки! – попыталась она его остановить. Но он уже не услышал, кубарем скатываясь вниз по лестнице.
Однако в Брюгге его ждало еще одно разочарование. На его горячечное: «Где, где изразцы?!» – прораб лишь развел руками. Он уже продал плитку по бросовой цене некоему антиквару – они-де уже много лет работают в слаженном тандеме. Все, что один находит более-менее стоящего в ремонтируемых или сносящихся домах, другой покупает, а потом перепродает с выгодой для себя.
– Дай мне его адрес! Пожалуйста! Очень надо! – судорожно сглотнув, просил он поляка. И тот, покачав головой – сумасшедший, форменный сумасшедший, правильно ему говорят, не брать русских, работать только со «своими», – написал адрес на клочке бумаги и молча протянул этому безумному парню.
А тот схватил листок и, как шпион в советских детективах его детства, вчитывался с усилием в непроизносимое название улицы, где жил антиквар. Он был готов сейчас же бежать туда, чтобы умолить, упросить отдать ему старую плитку с резвящимися на совсем ином воздухе, в совсем ином столетии детьми.