Тайна императорской канцелярии
Шрифт:
Какое-то время мы шагали молча, думая каждый о своем. Времени было предостаточно, и постепенно события последних дней выстроились в моей голове во вполне правдоподобную версию.
– Слушай, – толкнул я уныло бредущего рядом Воркунова, – мне кажется, я начинаю понимать, что произошло.
– Нас нагло обокрали, – буркнул он в ответ.
– Я, кажется, догадался, почему это случилось.
– И почему?
– В один из первых дней мы с Сандрин залезли в спальню хозяина.
– Зачем?
– Да она завела речь, что, мол, в этом доме никогда не было никакой женщины. И
– Какая нам разница, была женщина или не была? Это его личное дело!
– В принципе, конечно, но Сандрин все же подбила меня пробраться в его жилую половину…
– И ты не возражал?
– В тот момент никакого криминала в этом не усмотрел, – принялся оправдываться я. – Кроме того, мне и самому стало интересно, как живет бородач.
– Узнал?
– На полке у кровати я обнаружил его старый еще советский паспорт, не менее чем тридцатилетней давности. На фотографии он был еще без бороды, но суть не в этом, а в том, что Бирюк наш, оказывается, не Мартынович, а Мартэнович!!!
– Не понял юмора…
– Да я и сам только что сообразил. Помнишь, Сандрин как-то упоминала младшего брата своего деда? Который исчез во время последней мировой войны?…
– Что-то припоминаю…
– Того брата как раз так и звали – Мартэн!
– И ты полагаешь, – Михаил от неожиданности даже остановился, – что этот обросший Карабасович и есть тот самый брат?
– Да нет же! – в сердцах воскликнул я. – Это может быть только его сын!
– Чей? – окончательно запутался Воркунов.
– У деда Сандрин был младший брат, – принялся я терпеливо объяснять. – Во время Второй мировой он, скорее всего, завербовался в добровольческий французский корпус и отправился в СССР вместе с немцами. Но, видимо, не столько война влекла его в столь рискованное путешествие, сколько желание добраться до исчезнувших сокровищ далеких предков. Здесь он выбрал удачный момент и перебежал на сторону наших. Такое тогда случалось сплошь и рядом, особенно во время зимних боев под Москвой. В тот момент советским комиссарам иностранный перебежчик оказался очень кстати. Управление агитации и пропаганды с удовольствием подбирало такого рода кадры и поручало им писать листовки, заниматься переводом попадавших в распоряжение разведки документов и прочее.
– Так как же он попал сюда? – кивнул Михаил в сторону почти скрывшегося за лесом Местечка. – Не случайно же?
– Наверняка. Может быть, так случилось, что наш Мартэн, прекрасно знавший основные европейские языки, сделал на новом поприще неплохую карьеру. И к концу войны его за усердие выдвинули, например, в начальники и поручили работать с другими пленными, которые попадали к нам в страну уже сотнями и тысячами. Думаю, именно он и подсказал, где разместить сборный лагерь для иностранцев. Место уединенное, глухое, охранять его было удобно. Наши НКВД-шники ничего подозрительного в его предложении не усмотрели. Место для лагеря выглядело не хуже любого другого, к тому же немцы уже выстроили здесь кое-какие помещения.
– Тогда почему он не вытащил золото раньше? Он же жил буквально в трехстах метрах от него!
–
– В смысле?
– Камень с отметиной! Вернее, его отсутствие. Быть может, камня на нужном месте не было уже тогда?! А раз нет камня – основной приметы, – то было непонятно, где копать. Это мы такие головастые попались, что сообразили. Хотя… вполне могло быть и сто иных препятствий. Война, потом разруха. Бог знает, как могла сложиться его судьба. Ясно одно, Мартэн остался здесь, женился и теми знаниями о кладе, которыми владел сам, поделился с подросшим сыном. И наверняка предупредил, что поскольку еще несколько его родственников владеют информацией о старинном тайнике, возможно появление конкурентов.
– Теперь понятно, – подхватил Михаил, – почему Карабасыч с такой готовностью селил к себе туристов. Видимо, надеялся, что кто-то из них приехал на озеро вовсе не рыбу ловить, а по семейному преданию работать. А Сандрин, значитца, быстрее нас с тобой связала «А» и «Б». Как только ты ей сказал про отчество в паспорте, она мигом решилась на разговор с нашим хозяином.
– Договорились они, когда сливы собирали, – предположил я, – самое подходящее время. Вроде и на виду у всех, а о чем говорят – не слышно. Рассчитали они все идеально. Вот только гранату твою не предусмотрели, иначе…
– А-а, – взмахнул рукой Воркунов, – так или иначе, все равно наше золотишко пропало.
Не на шутку разошедшийся дождь заставил прибавить шагу, а разговаривать во время быстрой ходьбы не очень удобно. Добравшись до станции, мы вымокли окончательно и, чтобы хоть немного обсушиться, забежали в крохотное кафе рядом с билетной кассой. Поскольку стульев в забегаловке не было, мы, взяв по стакану горячего чая, устроились в дальнем от барной стойки углу.
– И ведь ни одной машины на улице нет, – заметил я, выглядывая в окно.
– К поезду наверняка подъедут, – взглянул на часы Михаил. – Минут через тридцать кто-нибудь появится.
– Как ты думаешь, – затронул я болезненную тему, – выжил кто-нибудь в «казанке» после взрыва?
– Черт его знает! – явственно задрожавшим голосом отозвался он. – По идее, кто-то мог. Во всяком случае, я, хоть и с трудом, но видел, что Сандрин усаживалась прямо на самый нос «казанки», как бы уравновешивая его сильно перегруженную корму. При подводном взрыве ее могло запросто сбросить с лодки. Поэтому у нее шансов спастись больше. А тому, кто сидел сзади, явно досталось по полной программе.
– А к чему ты гранату-то привязал?
– К мотору, больше не к чему было, причем собственным ремнем. Жаль, пропал ремешок, а ведь почти новый был!… Потом колпачок на ручке вывернул и накинул на него петельку с веревочного клубка. И так торопился, что сам клубок ни за что не зацепил. Вначале опасался, что лодка раньше рванет, но обошлось. Потом боялся, что незакрепленная веревка так и не выдернет чеку. После думал, что граната не сработает, поскольку веревка вроде бы дернулась, а взрыва все нет и нет. Короче, мозги едва не расплавились от перегрузки.