Тайна индийских офицеров
Шрифт:
— Как досадно, что я не могу убить кого-нибудь перед началом завтрака! Это бы возбудило аппетит сильнее рейнвейна и сельтерской воды… Гранвиль Варней, мне страшно опротивел подобный образ жизни… Мне бы хотелось снова превратиться в актрису и жить опять в Саутгэмптоне, вызывая восторг тупоумной, полупьяной толпы, хотелось бы вернуть свою молодость и…
— Невинность! — закончил майор, подкрутил свои усы и положил сахар в стакан.
— Повторяю, мне опротивела жизнь, которую я веду; мне надоела эта вечная борьба, это стремление слыть богатыми людьми, эти постоянные уловки!.. Мы начинаем стареть, пора
— Это разумно, Ада. Вы выражаетесь, как мудрец и философ, и скоро мы в самом деле начнем другую жизнь.
— Гранвиль, вы забыли, что у вас нет ничего, кроме жалованья?
— Да, в данную минуту нет, но через месяц будет все. Мне надоела служба, я больше не вернусь в Индию, Ада! Я хотел бы удалиться куда-нибудь в деревню, чтобы провести там с вами, кумир моей души, остаток своих дней… Да, великое счастье, не признавать себя виновным в низких делах! Спокойно живет только тот, кто не замешан ни в каких злых делах!.. Знаешь ли, что мы можем рассчитывать на гостеприимство сэра Руперта Лисля?
В черных глазах миссис Варней отразилось глубочайшее изумление.
— Сэра… Руперта?.. — произнесла она.
— Лисля, — добавил майор. — Этот молодой человек, так много страдавший, должен благодарить меня за то, что я верну ему имя и богатство… Несчастный милый мальчик! Он стал жертвой самой недостойной интриги.
— Но не хотите же вы…
— Позволить ему оставаться вдали от нежной матери, без имени и звания? Нет, Ада, не хочу! — произнес майор, крутя свои усы с видом негодования и благородной гордости.
— Варней, перестаньте разыгрывать комедию, — сказала она с заметным нетерпением.
— Разыгрывать комедию? Разве я это делаю? Ведь у меня на совести нет преступления, которое я должен бы скрывать перед вами, моя милая… Я узнал, что один молодой человек с самого детства был жертвой чужой подлости, — и что же я предпринимаю? Я немедленно стараюсь разузнать все подробности этого преступления. Когда я решу эту задачу, то выведу всех на чистую воду. Нечего и говорить: этот милый мальчик должен будет питать ко мне вечную благодарность; ну а я, разумеется, постараюсь извлечь из подобного чувства всю возможную выгоду.
— Люди не всегда бывают благодарны! — сказала миссис Варней.
— Это правда, не все помнят чужую преданность; вообще неблагодарность очень развита в людях; но от Руперта Лис ля я жду только хорошего.
— Вы воображаете, что он лучше других? — спросила миссис Варней с презрительной улыбкой.
— Повторяю вам, Ада, что не жду от него ничего, кроме добра, и не скажу вам более ни единого слова… Он может быть и лучшим и худшим из людей, я не боюсь ни того, ни другого. А если он окажется настоящим чудовищем, то я буду бояться его еще меньше!
— Послушайте, Варней, у меня нет ни малейшего желания разгадывать ваши ребусы.
— Милая моя, да у вас не хватит мозгов для такой работы. Вы, кажется, вообще никогда не ломали свою очаровательно красивую головку над таинственными загадками? Вы созданы единственно для того, чтобы блистать своей чудной прелестью, петь и тратить деньги. И вы это исполнили: вы были хороши, истратили много песен и спели немало денег… Виноват! Я ошибся: вы спели много песен и потратили много денег. Вы выполнили свое предназначение,
Его красивая собеседница нетерпеливо пожала плечами и взяла «Таймс», уже прочитанный майором.
— Просмотрите список рожденных, умерших и соединившихся браком…
— О! Что это такое? — воскликнула миссис Варней, когда взгляд ее упал на объявление, помещенное в начале газеты.
— Читайте вслух, Ада, я разъясню, что вам не понятно.
— «Если эти строчки дойдут до сведения майора Гранвиля Варнея, Г. Е. И. К. С. или кого-либо другого, знающего настоящее местопребывание этого джентльмена, их просят немедленно пожаловать к господам Сельбурн и Сельбурн, стряпчим, в Гроз-Ин-Плас…» Что это такое, Гранвиль?
— Сказать вам, как я намерен на это ответить? — спросил майор.
— Да.
Гранвиль Варней встал и, усевшись к прекрасному дубовому бюро, быстро написал несколько строк и передал их жене, пока сам он надписывал конверт. Его ответ был следующим:
«14, Кенсингтон-Гор, 30 июня 18…
Миссис Вальдзингам!
Вспомнив, что господа Сельбурн и Селъбурн, что в Гроз-Ине — поверенные вашего семейства, мне пришло в голову, что объявление, помещенное в сегодняшнем номере „Таймс“, исходит от вас. Если моя догадка верна, если я могу быть вам полезным в том или ином вопросе, распоряжайтесь мною, как вам будет угодно; в противном случае прошу извинить меня за беспокойство. Я чувствую такую непреодолимую антипатию к адвокатам, что скорее решусь вызвать ваше неудовольствие, чем войти в сношения с подобными людьми.
Честь имею Ваш,
милостивая государыня,
покорнейший слуга Гранвиль Варней».
— Почему вы думаете, что это объявление миссис Вальдзингам? — спросила миссис Варней, возвращая письмо мужу.
— Потому что я ждал этого каждый день с самой смерти Вальдзингама. Я твердо убежден, что перед кончиной он открыл своей жене одну важную тайну. Если он сделал это, то я очень рад — потому что миссис Вальдзингам будет вынуждена обратиться ко мне, а я уже подготовился к разговору с ней. Если же он умер, не сказав ей ни слова, мне необходимо принять на себя инициативу в этом деле и обратиться к миссис Вальдзингам. Это объявление, которого я ждал с великим нетерпением, убеждает меня, что мой бедный Артур не унес тайну с собою в могилу. Мой дорогой друг не мог поступить иначе: он всегда был верен себе, а мне — очень полезен. О Ада, жизнь моя! К чему грешить самим, когда знаешь, как без труда извлечь пользу из чужих прегрешений?!
Майору не пришлось томиться в ожидании: на другой же день утром перед квартирой майора остановился экипаж, и через несколько минут Соломон подал своему господину визитную карточку Клэрибелль Вальдзингам.
Майор приказал ему отвести посетительницу в библиотеку; это была небольшая комнатка, выходившая окнами в сад, в котором красовался бассейн с золотыми рыбками. Прежде чем выйти к миссис Вальдзингам, майор вынул из кармана зеркальце и начал машинально расчесывать усы.
«Следовало бы побриться, — подумал он, — но усы белокурого цвета придают лицу чрезвычайно кроткий и добродушный вид».