Тайна инженера Грейвса

Тупицын Юрий Гаврилович

— Откуда вы знаете, что позавчера? — почти машинально закинул удочку Рене.

— Бог мой! Да вся наша ученая братия только и делает, что говорит о Грейвсе. У меня сложилось впечатление, что все они, в том числе и Арт, были так или иначе знакомы с Вильямом и принимали участие в его делах. И этот таинственный симпозиум, который так и не состоялся, скорее всего хотели посвятить эксперименту Грейвса, который тоже не состоялся. — Батейн проницательно, как ему казалось, а на самом деле несколько наивно посмотрел на Хойла, ожидая, как тот отреагирует на сообщение. Но поскольку журналист дипломатично молчал, он продолжил: — Говорят, что Грейвс не просто болен, а у него острый приступ маниакального

психоза: он вообразил себя чуть ли не наместником Бога на Земле. Утром вчерашнего дня в полицию позвонил неизвестный и попросил срочно приехать по названному им адресу. В указанном доме сотрудники полиции нашли Грейвса и его старого слугу, оба были связаны. Вильяма опознали с некоторым трудом. Дело не только в том, что он совершенно невменяем, но и в том, что с помощью искусной пластической операции у него была несколько изменена форма носа и складка губ. Именно это и позволило Вильяму скрываться столь успешно! Личный сейф Грейвса оказался вскрытым. Ценности, якобы, не пропали, но все бумаги перерыты, а некоторых важных документов недостает. Фундамент дома в подвале разворочен, обнаружены обломки и детали какого-то очень сложного радиоустройства. Что вы на это скажете, Рене?

Все, что рассказал Батейн, настолько соответствовало истине, что Хойл сразу решил: это отнюдь не слухи, а достоверная информация, которая, благодаря чьей-то оплошности, а может быть и умыслу, попала в среду командированных ученых. Все было правдой, даже пластическая операция и разрушенная радиостанция: с помощью дистанционного пульта управления искусному радиоэлектронщику Неду Шайе было не так уж трудно обнаружить ее местонахождение. Все документы Грейвса были сфотографированы, а наиболее важные, изобличавшие его связь с определенными кругами и фирмами, изъяты и взяты на сохранение Жаком: от имени французской общественности, как он заявил Неду Шайе, усомнившемуся было в его праве.

— Откровенность за откровенность, Ник, — вслух сказал Рене. — Я скажу, что эти слухи очень похожи на правду.

На длинном лице Батейна отразился самый живой интерес. Подавшись вперед, он спросил, понизив голос:

— Вы ведь имеете отношение ко всей этой детективной истории?

— Самое прямое. — Хойл давно продумал линию своего поведения, он доверял геологу и был с ним действительно откровенен. — Но это сугубо конфиденциальный разговор. Если вы когда-нибудь и где-нибудь попробуете утверждать, что я вам нечто сообщил или что-то подтвердил, я буду отрицать это перед самим Господом Богом.

Батейн медленно выпрямился и расправил плечи.

— Вы меня обижаете!

— Не обижайтесь, речь идет о слишком серьезных делах. Да, я участвовал в нападении на виллу Грейвса, если только это можно назвать нападением, вместе с Недом Шайе и другими товарищами, о которых знать вам необязательно. Грейвс был безумен и пытался вызвать дистанционный взрыв в Окло, который, по его мнению, был способен инициировать глобальную катастрофу. Вот чем вызваны столь крутые меры по отношению к Грейвсу. Кстати, сейф вскрывать не пришлось, он был открыт самим хозяином для того, чтобы произвести взрыв. Тревогу поднял Шайе, мы лишь помогали ему.

— Понятно. — Батейн потер ладонью лицо, выдвинул челюсть. — Он надеялся открыть дорогу апейрону?

— Именно так.

— Сомнительная затея, но кто знает? Иногда ведь и палка стреляет. Батейн встал, чуть не уронив кресло, и прошелся по веранде. — А куда девался Нед?

— У него сердечный приступ. Шайе попал в руки террористов и с честью выдержал очень тяжелые испытания. Сейчас он под наблюдением врачей, жизнь его вне опасности, но он не хочет афишировать свое местопребывание.

— Понятно, — прогудел Батейн и остановился перед журналистом. —

Не похоже это на Вильяма. Не похоже! Может быть, и не было никакой пластической операции? Может быть, настоящий Вильям Грейвс давно умер? А вместо него действовал двойник, подставное лицо или кто там еще?

Рене покачал головой:

— Не надо строить иллюзий. Ник. Легкие, но заметные при близком рассмотрении шрамы на лице, свидетельство Неда Шайе, которому я верю, старого слуги, найденные нами документы — все это говорит о том, что это был Вильям Грейвс, а не кто-нибудь другой. Но он был безумен! Безумен, не забывайте об этом. Ник, — мягко закончил Хойл.

Батейн передернул мосластыми плечами.

— Безумен, ну и что? С ума тоже сходят по-разному! Понимаете, и в сумасшествии Вильям не похож на себя. — Геолог с хмурым видом плюхнулся в кресло; усаживаясь, зацепил ногой за столик. Кофейная чашка упала, он с раздражением поставил ее, чуть не уронив снова.

— В наш космический век люди меняются быстро. Вы не виделись с Вильямом Грейвсом несколько лет, он мог радикально измениться за это время. Еще до того, как сошел с ума.

— Люди не меняются быстро даже в наш космический век, — убежденно проворчал геолог. — Они просто носят удобные для просперити маски, а потом бесстыдно срывают их, когда они перестают приносить выгоду. Вильям не был из числа таких актеров-трансформаторов.

— Вы забываете о том, что он получил крупное наследство. А деньги развращают человеческие души. Грейвс много получил, но он и тратил много! И, наверное, ему ужасно не хотелось снова становиться бедным и терять так счастливо обретенную независимость. Не могли его купить сильные мира сего? — жестко спросил Рене. — Купить вместе с убеждениями?

Сердитое лицо Батейна обмякло и погрустнело.

— Могли, — вздохнул он. — Сейчас все продается и покупается, дело только в цене. Время научного мессианства безвозвратно ушло. Мне трудно судить о других странах, но в Штатах большинство ученых, даже самых крупных, — лакеи. Интеллектуальные лакеи, старательно выполняющие все поручения и даже прихоти своих хозяев-нанимателей.

Рене смотрел на геолога не очень доверчиво.

— Но есть, наверное, и исключения.

— Есть, — подтвердил Батейн. — Есть по-настоящему порядочные ученые. Но при нынешней централизации науки они лишь хотят, а не могут. Лишь хотят делать добрые дела! А есть и настоящие сволочи, духовные проститутки, бесстыдно торгующие своим мозгом.

Рене тотчас вспомнил веселого жизнерадостного и очень практичного, практичного до бесстыдства Шербье. В то же время он с любопытством поглядывал на Батейна — в какую, собственно, категорию он самого себя зачисляет? Но прямо спросить об этом не решился. Судя по ироничным огонькам в глазах геолога, он догадался об этом невысказанном вопросе Хойла, но удовлетворять его любопытство не собирался.

— Но Вильям не вписывается в эти категории. Определенно не вписывается, — продолжал Батейн после паузы. — В его натуре было нечто от пророка, грешащего, мучающегося и старающегося праведными делами искупить свои прегрешения. Он был, как это говорят марксисты и гегельянцы? А, единством противоположностей!

— Он был завистлив?

— Пожалуй, нет. Ему просто не везло, а не везло потому, что он был наивен, даже инфантилен в житейских делах, не было у него этой бульдожьей деловой хватки, не умел он подать и себя, и свои деяния. Экспериментатор-виртуоз, участвовал в выделении нескольких далеких трансуранов, а кто его знает кроме узкого круга специалистов? Между тем некоторые его коллеги ходят в нобелевских лауреатах! Отсюда комплекс неполноценности и желание самоутвердиться.

— Подмять под себя других? — усмехнулся Рене.