Тайна Испанского мыса
Шрифт:
— Вау! — воскликнул Молей. — Не так быстро. С чего вы это взяли?
— Да вы что, он сам это подтвердил... в своем письме!
— Вы должны мне это доказать, — строптиво пробурчал Молей.
Эллери вздохнул:
— Разве он не написал, что у него есть «пара минут для себя самого»? Очевидно, что он не написал бы этого, будь он не один. Собственно говоря, Марко начал письмо с того, что кого-то ждет. Единственным аргументом против этого могло бы стать доказательство того, что письмо фальшивое. Но вы же сами сказали, что вопрос об аутентичности почерка Марко не стоит, и я готов положиться в этом на вас, поскольку это подтверждает мои доводы. Если Марко был жив в час ночи и при этом был
Он помолчал, потому что инспектор вздрогнул. В просвете меж скал послышался шум, и большая гребная шлюпка медленно появилась в поле их зрения. Она была набита людьми, а по обеим сторонам от нее тянулась странного вида конструкция, исчезавшая в синих глубинах моря. Траулерщики прочесывали дно у скал Испанского мыса в поисках одежды Джона Марко.
— Наш специалист по приливам и отливам, — продолжил Эллери, не отрывая глаз от шлюпки, — утверждает, что в час ночи около девятнадцати футов пляжа было обнажено. Но я только что показал вам, что в час ночи Джон Марко был еще жив.
— И что из этого? — немного погодя спросил инспектор.
— Но вы же сами видели пляж сегодня утром, инспектор! — воскликнул Эллери, выкидывая руку вперед. — Даже к тому времени, когда я и судья Маклин прибыли сюда, то есть пару часов назад, двадцать пять или тридцать футов пляжа оставались обнаженными. И вы не видели на песке никаких следов, не так ли?
— Не припоминаю, чтобы я видел хоть какие-то следы.
— Их и не было. Значит, следов на песке не было также и ночью между часом и часом тридцатью! Вода неуклонно убывала, отступая все дальше и дальше от террасы. Значит, после часу ночи вода никак не могла смыть следы, которые могли бы отпечататься на песке на протяжении восемнадцати футов от террасы вглубь моря. И дождь тоже не мог; да и ветер навряд ли сгладил бы следы в таком защищенном со всех сторон скалами месте.
— Продолжай, сынок, продолжай, — быстро проговорил судья.
— А теперь смотрите. Приди убийца Марко на террасу с пляжа внизу, он не мог бы не оставить следов на песке, поскольку, как я уже вам показал, он должен был прийти после часу — в то время, когда более восемнадцати футов пляжа не были покрыты водой. Но на песке нет следов. Значит, убийца Марко не мог прийти на террасу с берега!
Последовало долгое молчание, нарушаемое лишь голосами перекрикивающихся на лодке людей и плесканием волн о берег.
— Так вот вы к чему ведете, мистер Эллери. — Инспектор мрачно кивнул. — Но это бесспорно, мистер Квин, черт побери! Я мог бы сказать вам то же самое без всех ваших сложных расчетов. Отсюда неоспоримо следует...
— Отсюда неоспоримо следует, что, поскольку на террасу есть только два пути и пляж исключается, убийца должен был прийти по суше, по дорожке сверху. В самом деле, инспектор! Неоспоримо это следует лишь после неоспоримого доказательства, а не просто из ниоткуда. Ничего ниоткуда не следует неоспоримо, пока не будет продумано логично и все другие альтернативы неоспоримо отвергнуты. — Молей взмахнул руками. — Да, убийца Марко пришел сюда по дорожке сверху, — продолжал Эллери, — в этом не может быть сомнения. С этого и следует начинать.
— Маловато для начала, — буркнул инспектор. Потом лукаво глянул на Эллери. — Так, значит, вы думаете, что убийца пришел из дома?
Квин пожал плечами:
— Дорожка есть дорожка. Люди, проживающие в данный момент на этом Испанском шишаке, в силу естественных причин являются непосредственными подозреваемыми. Но дорожка также ведет к дороге через скалистый перешеек, а дорога через скалистый перешеек ведет к дороге через парк, а дорога через парк...
— Ведет к шоссе. Да, мне это известно, — понуро буркнул Молей. — Его мог пристукнуть кто угодно,
Пока они медленно двигались за инспектором, что-то бормотавшим себе под нос, Эллери рассеянно полировал стекла пенсне, а судья Маклин негромко проворчал:
— Что касается этого дела, то убийца явно ушел с места преступления также по дорожке. Совершенно невозможно, чтобы он мог перескочить минимум через восемнадцать футов песка. Убив Марко, он не подходил к воде, иначе мы обнаружили бы его следы.
— О, вы об этом! Совершенно верно. Боюсь, что разочарование инспектора имеет оправдание. В моем недавнем монологе не содержится ничего оригинального. Но необходимо было все расставить по местам... — Эллери вздохнул. — Никак не могу выкинуть из головы тот факт, что Марко был совершенно голым. Это звучит в моем мозгу с назойливостью лейтмотива Вагнера. Тут кроется какая-то хитрость, судья!
— Хитрость — это то, что мы сами считаем хитростью, сынок, — провозгласил Маклин. — Не исключено, что вопрос, в сущности, прост. Хотя согласен, это трудная головоломка. С какой стати кому-то раздевать свою жертву донага?.. — Он покачал головой.
— Хм. Ему пришлось попотеть, — проворчал Эллери. — Тебе когда-нибудь доводилось раздевать спящего или находящегося в бессознательном состоянии человека? Мне — да, и можешь поверить, это не так просто, как кажется. Чего стоит только справиться с непослушными руками и ногами. Да, та еще работенка! Работенка, которой никто не стал бы заниматься, особенно в такое время, без определенной и крайне важной на то причины. Конечно, он не мог снять всю одежду, не трогая плаща. Или же снял плащ, раздел Марко, а потом снова надел на него плащ. Но на кой черт его вообще было раздевать? Или зачем было раздевать, но оставлять плащ? И вот еще что, если Марко сжимал в руке трость, пока писал, то убийце пришлось вынуть ее из его правой руки, для того чтобы раздеть. Значит, потом он вложил трость обратно в руку — бессмысленная процедура. Но должна же быть какая-то причина. Зачем? Для большего эффекта? Чтобы сбить с толку? У меня уже начинает болеть голова.
Судья Маклин вытянул губы трубочкой.
— На первый взгляд это действительно не имеет смысла, особенно раздевание; по крайней мере, здравого смысла здесь нет. Эллери, я прилагаю титанические усилия, чтобы не думать об анормальной психологии или извращении.
— Если убийца женщина... — задумчиво начал Эллери.
— Чепуха! — фыркнул пожилой джентльмен. — Ты и сам в это не веришь.
— О, неужели? — съязвил Эллери. — Я заметил, что ты сам об этом подумывал. Тут нет ничего невозможного. Ты старый церковный прихожанин и все такое, но не исключено, что мы можем иметь дело с психопаткой. И если это так, то тогда нужно искать отвергнутую любовницу, страдающую сексуальной манией...
— У тебя извращенный ум, — хмыкнул судья.
— У меня логический ум, — парировал Эллери. — И вместе с тем я должен признать, что имеется несколько фактов, которые не совсем вяжутся с теорией о психопатке, — главным образом упущения по части преступника... или преступницы, если тебе угодно. — Он вздохнул. — Кстати! Что за темная лошадка, этот его дружок Пенфилд?
— Э? — воскликнул судья, резко остановившись.
— Пенфилд, — медленно повторил Эллери. — Ты наверняка помнишь Пенфилда, Лукаса Пенфилда, адвоката, Одиннадцатая Парк-роу, Нью-Йорк-Сити? Я чуть со смеху не покатился, когда ты изображал меланхолию, сидя с «опущенными долу очами». Допустим, ты оставался верен Уиллу Коллинзу и «изливал в сладкозвучный рожок» свою «печальную душу».