Тайна казачьего обоза
Шрифт:
Потом она услышала собачий лай. По голосам насчитала пятерых животных. И успокоилась. У преследователей собак точно не было. Тогда, кто эти гости? Айна собралась в комок и ещё сильнее сжала нож. До её слуха донеслись мужские голоса. Один басовитый, другой чуть звонче. Говорили они на трудно понятном ей языке. Она узнала некоторые слова. „Русские! — обрадовалась она и тотчас забеспокоилась, — откуда они здесь в глухой тайге?“
— Ты погляди-тко, Акинфий, — басовито рассыпал нотки один мужчина, — в наше зимовьё гость подрядился.
— Хозяйственный,
За лаем собак Айна не расслышала, что ответил Никодим; но расслышала сердитый окрик, он приказал замолчать собакам, назвав их брехливым отродьем, что мешают ему думать. Животные на минуту умолкли, и снова расплескался по округе радостный довольный лай.
Поразмыслив, Никодим изрёк, на зверя не похоже; Акинфий рассмеялся и поинтересовался, где же он видел, чтобы зверь лесной снег на пласты резал, складывал да в придачу капканы на дичь ставил.
— Так я не про лесного молвлю, — степенно ответил Никодим.
— Всё-таки, каторжный? — в голосе Акинфия послышалась тревога.
— Может и каторжный, — неуверенно проговорил Никодим. — Ты ружьецо-то приготовь. Войдём и увидим, каку рыбу в наши сети принесло.
Айна напряжённо вслушивалась в беседу мужчин и догадалась, речь идёт о ней, точнее, о госте, хотя некоторых слов не поняла. И успокоилась. Но с топчана не слезла, позы не изменила и нож из руки не выпустила. Она поняла, к преследователям мужчины на улице отношения не имеют. И всё же с волнением ждала момента, когда дверь откроется, откинется полог и в лучах солнечного света…
… вошли два высоких, крепко сложенных мужика в меховых полушубках, в валенках, на головах заячьи шапки. Их лица скрывали чёрные, густые до пояса, заиндевевшие на морозе бороды. Они показались Айне грозными великанами. Но их светло-голубые глаза лучились теплотой.
Акинфий опустил ствол и разочарованно произнёс:
— Девушка, Никодим… якутка…
Никодим ответил, выйдя из-за спины товарища, также опустив ствол ружья:
— Почём знаешь, может, эвенкийка…
Акинфий предложил:
— А ты у неё спроси.
Никодим шагнул вперёд. Айна инстинктивно выбросила руку с ножом перед собой, но не с такой уверенностью, когда мужчины разговаривали на улице, и пронзительно закричала „а-а-а!“.
Никодим отвернул лицо и поморщился. Послушав немного девичий визг, махнул рукой.
— Ну, ладно, накричалась и хватит, — дружелюбно сказал он девушке.
Айна продолжала отстаивать ножом пространство, но кричать перестала.
Акинфий рассмеялся.
— Я ж говорю, дикарка, — поставил ружьё прикладом на пол и подтолкнул в спину Никодима: — Давай, спрашивай, пошто застыл-то…
— Здравствуй, доченька, — обратился по-якутски к девушке Никодим.
— Здравствуй, дядя, — ответила Айна, но нож не убрала.
— Ты нож-то, доченька, убери, — ласково попросил Никодим. — Ненароком порежешься.
От его слов на душе у девушки полегчало. Увлажнились глаза. Кисть разжалась, нож выпал и воткнулся в пол с тонким пением.
— Пошто она расплакалась-то? —
— Тебя испугалась.
— А я что, так страшен?
Никодим ответил не оборачиваясь:
— Пригож да ладен, как девка на выданье.
Затем снова обратился к Айне:
— Меня зовут Никодим, моего брата — Акинфий.
Девушка тихо произнесла:
— Айна.
Айна сидела и смотрела, утирая льющиеся без остановки слёзы, на хозяйничающих мужчин. Они соорудили устойчивый стол из дощатого щита, стоявшего в углу слева от очага, и двух перекрестий из досок вместо ножек. Похвалили Айну за сметку, одобрили собранный лук и изготовленные стрелы. Из куропаток и принесённого с собой картофеля сварили похлёбку, для аромата добавили пахучие коренья. Заварили чай, в деревянную глубокую миску положили кусковой сахар и поставили глиняный горшочек с мёдом. Нарезали крупными ломтями также принесённый с собой хлеб.
— Садись, доченька, к столу, — пригласил девушку Никодим, — трапезничать будем. — И зычно крикнул Акинфию, вышедшему на улицу, чтобы он закруглялся с делами.
Акинфий вошёл с охапкой дров, положил их в угол и, потирая руки, сел за стол.
— Хлеб на столе — мир на земле.
Никодим помолился тихо и сказал:
— Благодарю, тебя Господи, за хлеб насущный, дающий нам днесь…
Во время обеда, кушали они медленно и долго, тщательно пережёвывая пищу и запивая её из больших деревянных кружек водой, Айна робко пыталась расспросить мужчин, кто они, откуда, где расположена эта избушка, в которой она нашла приют, но тот, который отзывался на Никодима, всякий раз пресекал эти неназойливые попытки жестом руки — погоди! — сначала еда, опосля беседа.
Акинфий под стать товарищу не отличался разговорчивостью. Также кушал, не проронив ни звука, при этом его окладистая борода смешно топорщилась, отчего Айна иногда прыскала в кулак, и рассматривал гостью.
После обеда снова пили чай вприкуску с сахаром или с хлебом с мёдом, его зачёрпывали деревянной палочкой с небольшим рифлёным шариком на конце и клали на хлеб янтарно-прозрачные полоски.
— Ну, вот, доченька, — отдуваясь и продолжая пить мелкими глоточками горячий напиток, степенно проговорил Никодим, — пришло время поговорить. По-русски говоришь?
— Немного, — отозвалась Айна, опустила лицо и почувствовала, как оно начинает пылать.
— Оно и хорошо, — добавил Никодим. Вытирая красным платком густо выступивший пот. — А то я, по-вашему, не особо кэпсе [25] …
Айна рассмеялась, услышав, как смешно мужчина произнёс это слово.
— Ага, — вслед за ней улыбнулся Никодим. — А Акинфий только здороваться умеет.
Акинфий широко улыбнулся Айне и приветливо кивнул головой.
— Рассказывай, доченька, — снова обратился Никодим к девушке. — Что да как, не торопись, кто такая и как сюда нашла дорогу.
25
говорить, говорю (якутск.)