Тайна ключа из слоновой кости
Шрифт:
– Нет! – Его голос прогремел до самой вершины холма, эхом раскатился над озером.
Хоуп похолодела.
Он глубоко вздохнул.
– Извини, но мне не хочется, чтобы ты куда-то уходила. Хоуп, ты должна быть здесь, и ты останешься здесь.
Ярость охватила ее.
– Зачем? Наблюдать, как ты страдаешь из-за женщины, которой не хватило ума бороться за то, чего она желала? Из-за женщины, которая не настолько любила тебя, чтобы поступить по-своему? – Она горько расхохоталась. – Нет уж, спасибо. Я не мазохистка и не желаю становиться заменой.
– Ты никогда ею и не была. – Он улыбнулся
Хоуп опустилась на колени перед ним, чувствуя, что ноги не держат ее, а ярость постепенно уходит.
– Нет, была. Ты сам говорил, что я очень похожа на нее, и ты был прав! Неудивительно, что тебе казалось, что ты любишь меня, казалось, что я – это Фейт!
– Откуда ты знаешь?
Она покопалась в сумке, выбрасывая все наружу и отыскивая статью, с которой сняла копию.
– Вот! – воскликнула она, протягивая ему бумагу. – Вот ее фотография с портрета. – Она снова нервно рассмеялась, когда он медленно взял бумагу из ее дрожащих пальцев. – А затем я видела оригинал портрета. Если бы не прическа, мы могли бы быть близнецами!
С болезненной медлительностью Арман принялся рассматривать портрет, а затем посмотрел на Хоуп взглядом, в котором ясно читалась вся правда.
– Вы с ней действительно очень похожи. И душа у тебя такая же добрая. Но – как это сказать? – как личность ты совсем другая. Фейт никогда бы не осмелилась возражать мне, высказывать свое мнение в разговоре, любить меня с такой отдачей, которая открывает всю глубину любви. – Он снова опустил глаза на фотографию и опять посмотрел на Хоуп. – Женщина, которую я любил в дни моей идеалистической молодости, здесь, на бумаге. А женщина, которую я люблю как взрослый мужчина, стоит сейчас передо мной.
– Я читала ее дневник, Арман. Она была пугливой пустышкой в юности и печальной, раскаивающейся женщиной позднее. Но мы с ней так похожи, что мне становится страшно. – Слезы затуманили глаза Хоуп. – И мне кажется, ты не можешь нас с ней различить.
Он медленно покачал головой, не отрывая взгляда от ее глаз.
– Нет, могу, Хоуп, не сомневайся в этом. – Его руки обхватили ее плечи, он привлек ее к себе так, что она оказалась крепко прижатой к нему от шеи до бедер. Его горячие руки пытались лаской вернуть ее к жизни, гладя спину, бедра, пытались одновременно поглотить ее. Его тело ясно говорило с ней. О его любви. О его желании.
Он не понял, что две краткие мысли были высказаны вслух, до тех пор, пока она не расплакалась, уткнувшись в его плечо. Хоуп плакала так, словно сердце ее было разбито. Нежные руки ласкали ее, согревали, утешали. Слова, которые едва можно было разобрать, срывались с его мягких теплых губ. Его сильное и напряженное тело крепко прижималось к ней, напоминая, что и раньше он обнимал ее вот так, потому что она была ему желанна. Необходима ему.
Затем он поцеловал ее – горячо, страстно, словно это был их первый и последний поцелуй, и дремлющие до поры чувства, которые Арман так искусно пробуждал, снова захватили ее. Она крепче прижалась к нему, желая слиться с ним окончательно, чтобы он защищал ее. Любил ее. Поглотил ее. И как только Фейт могла любить его так мало, что не стала бороться за свое право идти рядом с ним всю жизнь?!
Руки Хоуп сжали его голову, и она ответила ему поцелуем на поцелуй. Кажется,
Его шершавые руки уже забрались под ее свитер, уничтожая первую преграду, разделяющую их. Застежка ее слаксов тихо щелкнула, уступая его рукам, и Хоуп легла, и вот он уже был над ней, не желая ни на секунду расстаться с ней.
Ее пальцы заработали, теребя пуговицы на его панталонах, обращаясь с ним так же нетерпеливо, как и он с ней, потому что в эту ми нугу он был так нужен ей.
Его губы искали ее грудь, обжигающее дыхание коснулось ее соска раньше, чем его язык и губы добрались до его нежной упругости. Тихий стон вырвался из ее горла, когда он, слегка приподнявшись, единым сокрушительным усилием соединился с ней и его пылающее тело впечатало ее в землю.
Они любили друг друга с первобытной яростью, незнакомой им до того дня. Глаза Хоуп закрылись, когда ощущения, столь же сладостно-тяжелые, как и он сам, начали заполнять все ее существо. Разве он не живой?! И этот момент – настоящее тому доказательство! – кричал ее рассудок. Затем она уже не могла думать ни о чем. Лицо ее горело, глаза расширились, уставившись в нежные, но пугающие глубины его темно-синих глаз, когда он последним могучим движением сблизил их так, как только могут быть близки двое любящих друг друга людей.
– Ma petite, я так люблю тебя, – прошептал Арман.
Он поцеловал ее в лоб, а затем лег рядом с ней, все еще лаская ее рукой. Они долго лежали молча, но наконец Арман приподнялся на локте и посмотрел ей в лицо.
– Ты не открываешь свою почту, cherie? – спросил он.
Хоуп на мгновение смутилась. Затем улыбка тронула уголки ее рта, когда она увидела брошенную сумочку и выпавшие из нее письма.
– Это от моего отца, – ответила она, постепенно разжимая пальцы, удерживавшие его плечи.
Арман застенчиво усмехнулся.
– Разумеется. Любящий до безумия отец. Мне следовало догадаться.
Улыбка ее пропала.
– Твоя догадка неверна. Мой отец никогда не любил меня до безумия.
– А почему же тогда он взял на себя труд писать тебе по два письма в неделю?
Хоуп почувствовала, что сердце перестало биться в ее груди при этих словах. Затем оно заколотилось в удвоенном темпе. Что-то случилось. Она села и трясущимися руками разобрала письма и счета, на которые ранее даже не посмотрела.
Письма от отца не были, как обычно, отпечатаны на фирменной бумаге его компании, а были написаны на обыкновенной бумаге его собственной твердой рукой и, адресованные ей, отправлены в простых конвертах.
Глава девятая
Хоуп быстро просмотрела письма. В первом отец сообщал, что хочет навестить ее, чтобы самому посмотреть на состояние ее здоровья. Она на мгновение прикрыла глаза, пытаясь сохранить спокойствие. Сейчас в ее расследовании не хватало только одной, последней ниточки. Неужели ей мало того, что с каждым днем Арман становится все более и более неосязаемым? Теперь придется еще справляться и с «обеспокоенным» отцом.