Тайна короля
Шрифт:
Поднявшись при помощи Каутина и еще одного оруженосца, она ступила на землю и, поджав ушибленную ногу, прикусила губу.
— Я могу идти, — повторила она, часто дыша и стараясь не показать, как больно на самом деле.
— А это откуда? — удивился Каутин, впервые разглядев обломок рогатины, которым была зафиксирована ее лодыжка.
— Я… сама, — выдохнула Алекто.
— Сама сумела сломать рогатину и привязать? Кто тебя этому научил?
— Отец, конечно.
Тут разговор пришлось прекратить,
Алекто заметила проходящего мимо короля. На миг его взгляд и взгляд матери встретились, и ей показалось, что при ней только что состоялся безмолвный диалог. Лицо матери, когда она снова повернулась, было расстроенным.
— Вы точно сможете идти? — спросила она.
— Да, — произнесла Алекто и в доказательство сделала первый шаг.
ГЛАВА 20
Алекто настолько надоело, что к ней относятся, как к больной, что она заявила всем, что у нее ничего не болит, и чтоб с ней не обращались так, будто она при смерти.
Лекарь, осмотрев лодыжку, прописал холод и неподвижность, что вынудило ее остаться в комнате. И теперь она с раздражением выплевывала косточки вишен, тарелку с которыми держала на животе.
— Быть может, тебе еще что-то принести?
— Золотой цветок с небес и крем из улыбок ангелов, — кисло ответила она и тут же вскричала: — Каутин. Ты ни в чем не виноват. И должен прямо сейчас отправиться на общую трапезу веселиться вместе со всеми и занять интересной беседой леди Готелинду, которая так на тебя смотрела.
Упомянутая особа, одарившая Алекто несколько дней назад серебряными щипцами, то и дело бросала взгляды на Каутина.
— Что я ей скажу?
— Для начала "добрый вечер".
Каутин оттянул ворот котты.
— Ты точно себя хорошо чувствуешь?
— Нет. Потому что мой брат измучил меня, — простонала она и, выхватив из-за спины подушку, кинула в него. — Иди уже.
— Каутин отправился на пир? — спросила, приблизившись, мать — он промчался мимо нее.
В руках у нее была чарка с бульоном.
— Да.
— Это к лучшему. Он принимает на себя слишком много ответственности.
— Причем не своей.
— Да.
Они замолчали.
Мать посыпала бульон петрушкой и протянула Алекто. Она с благодарностью обхватила чашу.
— Если не есть петрушку, у ребенка вылезут веснушки, — произнесли они одновременно и замолчали.
— Должно быть, я мало ела ее в детстве, — заметила Алекто после паузы.
Несмотря на слова, ее мало волновали крапинки, усеивающие ее лоб и щеки, едва заметные, как она теперь понимала, а не чумные бубоны, которыми они когда-то казались.
— Простите, что заставила вас волноваться.
— Вы ребенок. А детям это свойственно.
— Я не ребенок, — Алекто села в постели. —
Мать задумчиво посмотрела на нее.
— Вы не изменились, Алекто.
— И вы ставите мне это в укор? — запальчиво воскликнула Алекто, обиженная словами матери, которая словно была в чем-то разочарована.
— Этот замок… последние события не изменили вас, — сказала мать так, словно не слушала ее.
— А почему они должны были меня изменить? — удивилась Алекто.
— Потому что я хочу, чтобы вы были счастливы.
Алекто вдруг осеклась: продолжать спор расхотелось. Мать была молчалива и вела себя так странно, что она сочла за лучшее промолчать. После та читала ей перед сном, и Алекто уснула под монотонный голос, видя кружащиеся заснеженные верхушки и мечущиеся цветки факелов.
Омод склонился над тазом и выплеснул все, что было у него внутри. Но стоило отойти, как пришлось тотчас поспешно вернуться. Его выворачивало снова и снова.
Наконец, он со стоном сполз на пол, вытирая рот.
— Ваше величество, — послышалось от приоткрывшейся двери.
— Нет, миледи, не входите, — вскричал он, узнав голос матери.
Но она все же вошла. Приблизились легкие шаги, под которыми почти не скрипели половицы, мелькнули светлые одежды, и она присела рядом. Повеяло знакомым с детства ароматом, и ему захотелось разрыдаться, уткнувшись ей в подол и чувствуя защищенность, которую всегда дарило ее присутствие.
— Что с вами? Вы не здоровы?
— Я… съел что-то не то.
Лба коснулись прохладные пальцы, и Омод прикрыл глаза, сглатывая.
— У вас жар.
— Я в порядке.
Пот тек ручьями, а внутри поднимался горячий озноб.
— Вы должны уйти.
— Я принесу вам отвар.
— Я сказал уходите, — прорычал он в ярости, вскакивая и чувствуя со смесью страха и отчаяния, как снова накатывает.
А при матери этого не должно произойти.
— Никуда я не уйду, пока вы больны.
Схватив ее за локоть, Омод молча протащил мать до выхода и вытолкнул наружу, захлопнув дверь. Привалился к створке и, прикрыв глаза, погрузился в горячее забытье.
Посмотрев на спящую Алекто, я прошла в смежную комнату, выглянула наружу и кликнула сэра Вебрандта. Оставив его сторожить, запахнула плотнее плащ и двинулась вперед.
Снег падал пушистыми хлопьями, под ногами ломалось с тихим хрупаньем. В розарии царил полумрак, а стеклянный купол был полузакрыт снежной шапкой.
Оглядевшись по сторонам, я поняла, что того, кого ждала, тут нет, и двинулась дальше. Цветы словно поворачивали вслед головки, когда я проходила мимо, удивляясь такому позднему визиту.