Тайна крови
Шрифт:
16
Я обомлела.
— Солистки? И… что от меня требуется?
— Помимо работы? Я уже говорил.
— Чувственность?
— Чувственность, — подтвердил он.
— Я чувственная! Очень, — когда осознала, какую чушь сморозила, щеки снова опалило стыдом.
— Тебе говорили, что ты невероятно мило смущаешься? — он пригубил вино и под его пристальным взглядом я смутилась еще больше. Да что со мной творится?
К счастью, в этот момент вошли официанты и поставили перед нами блюдо. Кусок мяса в каком-то красном подливе
— Говядина в винном соусе с жареными овощами и грибами. Надеюсь, ты не вегетарианка?
— Нет. Хотя, уверяю, за фигурой я слежу. Растолстеть перед представлением мне не грозит. Спасибо наследственности.
— Кто учил тебя танцевать?
— Фета Рорэль, — я смутилась, глядя на приборы. Первым обычно подают суп и положенной ложки справа не оказалось. Как там говорил Оуэн? От блюда… Взяла вилку и нож, аккуратно отрезала мясо и отправила в рот. Восхитительно! Даже глаза от удовольствия прикрыла.
— Нравится?
— Божественно!
— Фета Рорэль из балетной школы «Фуэтэ», если не ошибаюсь?
— Верно. Неужели вы знакомы?
— Не поверишь, насколько удивительна судьба, но одно время она и меня учила.
— Да ладно?
Мужчина улыбнулся и кивнул. Но я все равно не поверила.
— Не может этого быть! Что она говорила, когда кто-то сутулился? — решила проверить. Если он правда у нее учился, то должен знать.
— Вы должны все время держать осанку! — фет Ронхарский выпрямился еще больше, вздернул нос, так же, как делала фета Рорэль и точь-в-точь так же сузил глаза, удивительно точно пародируя ее голос. — Осанка — лицо балерины. Даже, если вы играете горбатого, должны играть его с гордо выпрямленной спиной!
Я расхохоталась от души, но потом вспомнила, где и с кем нахожусь и прикрыла рот ладошкой. Впрочем, Максимилиан и сам удивительно тепло смеялся, плевав на приличия.
— Не стоит, Ландрин. Не сдерживай себя, ты снова наступаешь на те же грабли. Чувственность она не только в сексуальной раскрепощенности. Она во всем. Я вижу в тебе серьезные изменения, но это только начало. Жизнь — удивительно короткий миг, — он задумался, видимо подбирая для меня слова, прожевал и продолжил. — Ты пойми. Если все время себя ограничивать, держать в рамках, которые установлены обществом, что ты вспомнишь в старости? О чем расскажешь детям, внукам? Какой правильной была? Как исправно платила налоги? Как ложилась спать в девять, а на телепаторе всегда держалась правой стороны?
Я ловила каждое слово мужчины, потому что каждое било точно в цель. Таххир все время меня одергивал, все время говорил, как я должна себя вести, не привлекать лишнего внимания, заботиться о доме, о нем, забывая о себе. Пожалуй, за четыре года я не только научилась воспринимать секс как физическую процедуру, при которой в тебя, словно в труп, тыкают палочкой, но я разучилась воспринимать жизнь, как нечто удивительное. Бегая с одной работы на другую, погружаясь с головой в круговорот забот, проблем, с одной мыслью «где достать деньги?» я перестала замечать саму жизнь. Дни сплетаются в ленту пестрых событий, за которыми
— Проняло?
— Не то слово.
— Отлично! Тогда, скажи, чего бы ты хотела? Сегодня, завтра или через пять лет?
Я задумалась, отрезая очередной кусочек и отправляя его в рот. На самом деле, много чего… начала рассуждать вслух:
— Если в плане балета… Конечно, я бы хотела танцевать на большой сцене, в основном составе. Хотя бы в массовке и…
— Стоп. Так не пойдет. Ты даже здесь ставишь себе ограничения! Я спрашиваю — чего ты хочешь, Ландрин? По-настоящему? Если массовка — твой потолок, можешь уходить прямо сейчас.
Жестко. Цинично. Но заставляет признать правду.
— Хочу сольную партию в основном составе.
Максимилиан улыбнулся, а я раскраснелась. Вот теперь абсолютно точно напоминала по цвету собственное платье. Меня смутило даже не то, что я сказала и не то, как фет Ронхарский может воспринять мое заявление. Меня смутил собственный тон! Уверенный, жесткий, почти требовательный. С кем поведешься — от того и понаберешься!
— Вот это уже начало. Дальше.
— Это уже несбыточная мечта.
Почему-то вспомнила о том, что фет Сайонелл знаком с балетом. Увы, но я ни при каком раскладе не смогу станцевать для него. Разве что в палате. Но не на сцене.
— Все ограничения у тебя в голове. Помнишь? Теперь я требую, чтобы ты сказала.
— Я бы хотела, чтобы на моем выступлении присутствовал мой хороший друг.
Собеседник усмехнулся:
— Разве это так несбыточно? Если ему не по карману билет, балеринам всегда даются контрамарки.
— Увы, но через неделю, от силы, дней десять, его не станет. Болезнь Торкинсона.
— Прости, — мужчина поджал губы и улыбаться перестал.
— О, нет, вам не за что извиняться! Не стоило мне поднимать эту тему…
— Почему же? Очень хорошо, что ты ее подняла, — задумчиво произнес Максимилиан.
Официанты как чувствовали, что наши тарелки опустели и явились, чтобы их забрать.
— Десерт будет готов через десять минут.
Фет Ронхарский кивнул и посмотрел на меня как-то загадочно.
— Потанцуем?
— Но никто не танцует, — я смутилась, но затем вспомнила про рамки и жизнь, которая проходит мимо и исправила фразу: — Вы же не танцуете, фет Ронхарский.
— На ты и по имени, — заявил он, протягивая раскрытую ладонь, хоть я и не дала согласия. Впрочем, найдется ли танцор, что откажется от танца с живой легендой? Танец с великим балетмейстером в Рэдкайле, где танцевать, в общем-то, не принято, а танцевальная площадка лишь для вида — об этом точно стоит рассказать детям. Впрочем, моя внутренняя скромняжка все же немного смущалась.
— А это уместно?
— Танец или обращение по имени? — он обворожительно улыбнулся, сжимая мои пальчики и увлекая за собой. Отвечать не стала. Да и глупо. Плевать, уместно или нет. Мы будем танцевать!