Тайна Кутузовского проспекта
Шрифт:
Ну, Хрен, теперь держись, подумал Костенко, теперь я на тебя кандалы надену, сука! Тогда от вышки ушел, сейчас не открутишься, курвин сын…
С таким настроением он и пошел к заместителю начальника МУРа:
— Разрешите войти внештатному консультанту, товарищ подполковник?
Заместитель начальника в свое время стажировался у Костенко, прилюдно величал «Мастером». Сейчас, не поднимая глаз от бумаг, разложенных на столе, сухо ответил:
— Да, пожалуйста… Присаживайтесь, я закончу работу, а потом побеседуем.
— Ты потом доработаешь свои вшивые бумаги, — с холодной яростью ответил Костенко. —
Подполковник медленно поднял голову — круглую, с приплющенными ушами боксера и свернутым носом. Глаза у него были страдальческие, растерянные, бегающие.
— Я завизировал бумагу, что ты руководишь работой как главный научный консультант, Мастер. С правом на проведение оперативных мероприятий… А меня вызвали на ковер, и я с боем отстоял для тебя титул «внештатного консультанта»…
— Кто на меня попер?
— Не отвечу. Хоть казни…
— Причина?
— Ты с Мишаней Ястребом дружил?
— Если не будет кощунством соединить такие понятия, как «дружил» и «профилактировал», я дам тебе положительный ответ.
— Ты знал, что он купил завскладом той типографии, где печатают самые дорогие ротапринтные издания?
— Нет.
— Но ты знал, что он ими торгует из-под полы?
— Догадывался.
Подполковник достал листок бумаги:
— Это нашли у Ястреба при повторном обыске: «Костенко — в подарок — набор ротапринта».
— Ты знаешь, что я его два раза сажал на скамью подсудимых?
— Да. Но при этом просил прокурора не вертеть ему на полную катушку.
— И судей просил, потому как советская власть виновна в том, что он стал вором в законе: отца расстреляли, мать спилась, он уму-разуму учился в детприемнике.
— Романыч, поменяй имя на Дон Кихота. Ты что, дитя? Не понимаешь, что высшая благодать у нас — схарчить своего?
— Понимаю. Объясни: что входит в функцию «внештатного консультанта»?
— Ничего не входит! Ни-че-го! А Строилов — сука, чей-то сыночек или племянничек! Но поскольку мозгом дела — так или иначе — будешь ты, он получит внеочередное звание и тему для диссертации! А тебя потом разберут на парткоме. И вклеят связь с уголовным элементом! Не понятно, что ль?
— Где Мишанину бумажку нашли?
— В мусоросбросе.
— Больше ничего?
— Нет.
— Почерк его жены взяли?
Подполковник вздохнул:
— Нет, конечно… Чего не подсказал?
— Только сейчас допер… Может, она какие телефоны для него записывала…
— И еще: стоило тебе влезть в дело, как на город повесили два убийства: Ястреб и Людка. Думаешь, приятно? Звонки, запросы, вызовы…
— Объясни мне еще раз мои права — в новом качестве.
— Давать идеи, когда потребует Строилов.
— И все?
— И все.
— Правом контроля за реализацией своих идей я не обладаю?
— Ты ничем не обладаешь. Никакими правами… Операцию ведет Строилов.
— Передай ему от меня привет… А я уж лучше вернусь к себе в библиотеку… Приобщусь к динамиту знаний… Жаль, что Мишаню погубили… Он ведь на Хрена вышел, через Людку вышел… Их поэтому и убрали… Ребенку ясно… Ты завтра из Цветмета ответ получишь, придержи у себя на час, дашь взглянуть, ладно?
Подполковник покачал головой:
— Нет, Романыч. Я по горло с тобой нахлебался. Не проси, не ставь меня в сложное положение, шкуру снимут.
— А
Костенко поднялся и вышел из кабинета, яростно захлопнув за собою дверь.
… В квартирке, где ютились «афганцы», Костенко спросил, кто здесь старший по званию. Им оказался Игорь, капитан, инвалид второй группы, двадцать восемь лет. Принимал со сдержанной солдатской доброжелательностью, открыто.
— Я хочу представиться, — сказал Костенко, протянув свою пенсионную книжку. — Из Афганистана меня выслали через пять дней после введения наших войск…
— Были советником в «Царандое» [1] ?
— Да.
— Почему выслали?
— Потому что не хотел консультировать нацизм… Амин — нацист: «революцию в белых перчатках не делают». Любимая его фраза, цитировал Сталина, как «Отче наш»… Несчастного Тараки задушил, семью его вырезал, интеллигенцию и духовенство посадил в тюрьмы, расстрелы проводил из пулеметов, без суда и следствия… Когда наши высадились, когда открыли ворота тюрем и освободили узников, я считал, что, освободив тех, кого еще можно было спасти, наши ребята должны сразу же вернуться домой… А когда я понял, что это — надолго, с прицелом на Персидский залив, я отправил злой рапорт, сослался на здоровье и был отозван, так сказать… Открыл вам все, чтобы не было недомолвок… Согласны говорить по делу? Или что-то в моем поведении вам кажется неправильным?
1
Министерство внутренних дел Афганистана
— И да, и нет, товарищ Костенко… Но то, что консультировать фашизм — грех, в этом я согласен… Нас там натаскивали на ненависть, киплинги конца двадцатого века, но мы честно смотрели в глаза смерти.
— Все смотрели в глаза смерти, Игорь… по батюшке-то как?
— Можно без батюшки, возраст позволяет… Что у вас к нам за дело, товарищ Костенко?
— Вы фильмы с участием Зои Федоровой видели?
— Это которую убили? Нет, не видел.
— Можно устроить у вас просмотр?
— Какой просмотр?! — Игорь горько усмехнулся. — Откуда деньги на видео? Где зал с креслами для инвалидов? «Наши мальчики выполнили свой интернациональный долг!» Государственная болтовня и никакой реальной помощи! Нам, знаете, кто помогает? Вьетнамские ветераны США! А «комсомольцы-добровольцы» только раскачиваются… А Язов и вовсе молчит, будто не было Афганистана…
— Хорошо, а если я устрою просмотр?
— Где?
— На киностудии… С хорошим залом…
— Цель?
— Какая цель? — задумчиво переспросил Костенко. — Как вы думаете, что нам сейчас более всего вредит?
— Всеобщее равнодушие.
— И хамство… А еще?
— Бюрократия.
— Точно. А еще?
— Саботаж перестройки…
— Верно. Кто руководит саботажем?
— Правые силы… Аппарат… Бюрократия, которая ненавидит Горбачева…
— Государственная мафия — вот наш бич, Игорь…