Тайна Марии Стюарт
Шрифт:
«Puir wee bairn [7] , – подумал он. – Никогда не думал, что в моем монастыре увижу королеву. Сказочная маленькая красавица, о которой все слышали, но которую никто не видел, потому что ее держали взаперти в замке Стирлинг».
Приор монастыря брат Томас отбывал епитимью за то, что «радовался неправде», вопреки наставлению из Первого Послания Коринфянам, 13:5–6: «Любовь… не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине». Ведь если брат Томас и не радовался смерти Роберта Эрскина, мирянина, получившего должность настоятеля Инчмахоума
7
Бедное дитя (шотл.).
Он нежно прикоснулся к плечу девочки, и она открыла глаза – темно-янтарные, с золотыми проблесками.
– Добрый вечер, Ваше Величество, – произнес он.
Она сладостно потянулась, забыв о приличиях.
– Я уснула, когда услышала чудесную музыку, похожую на ангельское пение.
– Это были монахи, которые живут здесь, – сказал он. – Видите, вон они.
Он указал на ярко-зеленую лужайку, со всех сторон окруженную галереей с изящными арками. Действительно, фигуры в черно-белых рясах двигались во всех направлениях. Снаружи можно было видеть только три цвета: черный, белый и зеленый, образующие изысканное сочетание движения и неподвижности. Даже камни монастыря были тех же оттенков – черные, белые и серые с пятнами зеленого мха.
– Они молились Богу, – объяснил брат Томас. – Все мы собираемся в этой церкви восемь раз в день.
– Восемь раз! – воскликнула она.
– Да, и первый раз в середине ночи. Это наше полуночное бдение.
– Почему?
– Что – почему?
– Почему вы встаете и молитесь посреди ночи?
– Потому что тогда мы чувствуем себя ближе к Богу, когда весь мир спит, а мы ждем рассвета.
Мария зевнула.
– Должно быть, вы очень любите Бога. Во всяком случае, больше, чем любите спать.
– Не всегда. Но есть покорность, а это очень высокая форма любви. Она просто не так приятна, как другие.
«Например, как мистический союз или даже страдание, – подумал он, ощущая рубцы от вериг под грубой шерстяной сутаной. – Покорность – это сухой и тусклый род любви; это не та любовь, которую испытывает любовник. Но, видимо, Бог предпочитает ее, и это не последняя из Его странностей».
– Вы пропустили нашу главную трапезу, – сказал он. – Должно быть, вы сильно проголодались. Я немедленно распоряжусь прислать еду. Хлеб, суп, яйца…
– А можно мне поесть вместе с монахами?
– Да, но… мы ужинаем поздно, и боюсь, последняя трапеза будет скудной.
– Я хочу поесть вместе с монахами, – настаивала девочка.
«В ее возрасте такие вещи кажутся новой игрой, – подумал он. – Монахи и «постный ужин»… лишь спустя годы это станет естественной жертвой для нее».
– Как пожелаете, – вслух произнес он.
Поздним
Мария чувствовала себя неуютно в обществе других гостей; ей хотелось есть так, как это делали монахи. Она покосилась на свою мать, с аппетитом жевавшую кусок хлеба. Что она думает об этом? Мария попыталась встретиться с ней взглядом, но королева-мать была поглощена собственными мыслями.
«На этом острове нам ничто не угрожает, – думала Мария де Гиз. – Англичане никогда не найдут нас здесь. Но теперь я знаю, что Шотландия больше не может выстоять в одиночку. Битва при Пинки стала последним доказательством: это был конец Шотландии как независимой военной державы. Англичане захватят страну. Мы должны обратиться к Франции и отдаться на ее милость».
Мысль о подобном низкопоклонстве была горькой. Но если она хочет удержать Шотландию для своей дочери…
Она посмотрела на Марию, сидевшую рядом со своими подругами. Девочка внимательно наблюдала за монахами и почти ничего не ела. Ее глаза следовали за каждым их движением, когда они преломляли хлеб и склоняли головы над мисками супа.
«Для нее это лишь приключение, – продолжала размышлять ее мать. – Ночной галоп, прибытие на остров, укрытие у монахов… но для меня это не игра. Все это смертельно серьезно: от моего сегодняшнего решения зависит будущее моей дочери как королевы Шотландии и будущее самой Шотландии.
Но я уже решила: мы отдадимся на милость Франции. Жаль, что кардинала нет рядом, чтобы поймать меня на слове «мы», или я наконец действительно стала шотландкой? Он бы счел это забавным. Но если мне приходится выбирать между Англией и Францией в качестве хозяйки, то я выбираю Францию. Во-первых, это моя родина, а во-вторых, это католическая страна. Моя дочь сама наполовину француженка, так что это правильно… и все будет хорошо».
Мария де Гиз подняла деревянную чашку и сделала большой глоток. Вино было французским. Казалось, все хорошее может прийти только из Франции.
Франция… Ее лицо затуманилось от мечтательных воспоминаний: чудесные осенние дни в семейном поместье Жуанвиль; деревья, усыпанные желтеющей листвой и освещенные лучами низкого солнца; сочный шорох и потрескивание, когда она ступала по уже опавшим листьям; свежий сидр из яблоневых садов; ранние утренние туманы, встававшие в лесу во время кабаньей охоты…
Решение казалось правильным с самого начала. «Странно, – подумала она. – Когда решение абсолютно правильное, оно дается легко и проходит через все мысленные шлюзы. Но если оно ошибочное, его приходится проталкивать силой, а потом всегда остаются болезненные сомнения и раздражающие мысли».
Королева-мать внезапно почувствовала себя невероятно уставшей. «Все кончено, – вдруг решила она. – Дело сделано. Остается лишь уведомить Францию, но это будет просто. Теперь пора отдохнуть: я это заслужила».
Мать и дочь делили спальню настоятеля на верхнем этаже в западном крыле монастыря. Днем брат Томас распорядился выдать высокопоставленным гостям лучшее постельное белье и разложить ковры; августинцы, имевшие менее строгий устав, чем другие монашеские ордена, держали такие вещи под рукой для знатных посетителей.