Тайна Марии Стюарт
Шрифт:
Но ее появление там тоже не особенно ждали. Ее подданные взбунтовались и официально низложили ее мать, которая считалась их регентом. Теперь страной управлял совет лордов, утверждавший законы, которые отвергали католическую веру и объявляли преступлением даже присутствие на мессе.
У нее не было страны, где ее мог бы ожидать теплый прием. Что ждет ее, когда закончится сорокадневный траур? Куда она отправится, что будет делать?
Тем не менее состояние Марии напоминало летаргический сон. Она одновременно беспокоилась и не беспокоилась. Потеря Франциска была настолько тяжкой, что она искала спасения от боли во сне, молчаливой скорби и воспоминаниях. Его
Как тяжко ночью, днем Всегда грустить о нем! Когда на небеса Кидаю взгляд порою, Из туч его глаза Сияют предо мною. Гляжу в глубокий пруд, Они туда зовут. Одна в ночи тоскуя, Я ощущаю вдруг Прикосновенье его рук И трепет поцелуя. Во сне ли, наяву Я только им живу [24] .
Но кто мог прочитать эти стихи и понять их? Только Франциск, а он ушел навсегда, оставив ей лишь воспоминания и тихое, призрачное присутствие.
С ней уже говорили о возможности нового брака. В первые две недели вдовства, когда Мария находилась в глубочайшем трауре, а единственный свет в ее комнате исходил от мигающего пламени свечей, по праву ближайших родственников к ней явились Гизы и сразу же стали предлагать кандидатов на повторное замужество. Имелся дон Карлос, наследник испанского короля Филиппа; Карл IX, ее шурин, совершенно некстати воспылавший ребяческой и ненормальной страстью к ней. Она должна была остаться у власти. А эти женихи – незрелые неуравновешенные дети – позволят ей добиться своей цели.
24
Перевод В. Левика.
Мария спокойно выслушивала их речи. Действительно, что еще она могла сделать? Сейчас она была заперта в своем траурном чертоге. Но хотя она любила Франциска, перспектива иметь другого жениха-ребенка ничуть не привлекала ее. Оставалось одно: бежать в Шотландию, подальше от настойчивых Гизов и бдительной королевы-матери.
«Стоит ли мне довольствоваться участью вдовствующей королевы во Франции, имеющей пенсию, тихо живущей в своем поместье и не играющей никакой роли в государственных делах, или же я предпочту быть королевой в маленькой далекой стране?
Я слишком молода, чтобы прозябать в безвестности, – ответила она самой себе. – Я училась государственному управлению у моих дядей, у моего деда и королевы Екатерины, и зачем тогда мне все это, если я сейчас удалюсь в загородное поместье? Бог даровал мне шотландский трон по праву рождения. Должна ли я принять этот скипетр? Сейчас это особенно важно, потому что страна зашла в тупик, погрязла в смятении и ошибках. Да, я еще очень молода и плохо разбираюсь в глубоких теологических вопросах, но моя задача заключается лишь в том, чтобы стать живым примером моей веры, а не соперничать со святым Августином или другими отцами Церкви. Возможно, именно этого Бог требует от меня, чтобы помочь моей стране».
Она осторожно поделилась этой идеей со своим духовным наставником, отцом Мамеро.
– Как вы думаете, Бог хочет этого от меня? – спросила она однажды вечером, когда ночные тени уже сгустились по углам.
Священник, низенький, но сухощавый и очень подвижный человек, прежде чем ответить, выдержал долгую паузу:
– Полагаю, такая возможность, несомненно, существует, – наконец сказал он. – Ваша страна недавно
– Ах, вы всегда советуете мне вести себя осторожнее, – пожаловалась Мария.
– Обязанность духовника – помочь своей дочери преодолеть ее духовные слабости. А ваша слабость состоит в том, что вы всегда склонны действовать слишком поспешно и ожидаете слишком многого.
Пока тянулись долгие дни, Мария все чаще находила мирскую опору в женской мудрости мадам Райе. Она обратилась к ней за советом по поводу отъезда в Шотландию.
– Я хочу взять хороших людей из своей свиты, таких, как Бургойн и Бальтазар, – сказала она. – Я не представляю свою жизнь без них, но прежде всего – без вас.
Мадам Райе улыбнулась:
– Я тоже не могу себе этого представить. Я отправлюсь с вами, куда бы вы ни уехали. Вы действительно хотите вернуться на родину?
– Я… я не уверена, – ответила Мария. – Иногда это так, а в другие дни я просто не знаю. Но если бы я знала, что вы поедете со мной…
– Я поеду, – заверила мадам Райе.
Возвращение на родину, эта мысль привлекала ее как печальная мелодия, доносившаяся из глубины леса. Потом ее внезапно охватывала тоска по Франциску, и она гадала, не является ли стремление к далекому трону всего лишь замаскированным желанием скрыться от боли и забыть о своей утрате.
Каждый день казался вечностью в себе, не связанной с тем, что происходило раньше или позднее. Время проходило в покоях, не знавших смены дня и ночи с искусственно отмеряемыми часами. Утро начиналось с мессы, все принадлежности для которой находились в дальнем конце комнаты. Затем следовали утешительные визиты, на самом деле больше похожие на политические совещания. Потом новые молитвы, краткий отдых и, наконец, обед, подаваемый в молчании. Никто не мог войти к ней без одобрения королевы Екатерины и тщательного обыска у стражи. «Фривольных» гостей удаляли немедленно; лишь аккредитованные послы и братья Гизы имели доступ к Марии в первые две недели.
Она готовилась к их визитам, кутаясь в длинную меховую мантию в холодном зале. Мрачная декабрьская погода и короткие дни снаружи сами по себе усиливали гнетущее чувство одиночества.
На двенадцатый день на пороге ее комнаты появился высокий мужчина, державший кожаный пакет в руке, с которой он не потрудился снять перчатку. В складках его темного плаща оставался тающий снег.
– Приветствую вас, моя королева, – сказал он на превосходном французском языке. Но она раньше никогда не видела его при дворе. Как он уговорил стражу пропустить его?
Мария сделала ему жест подойти ближе. Он приблизился и, откинув капюшон, преклонил перед ней колено. Его короткие и кудрявые рыжие волосы были беспорядочно спутаны, а дымчато-зеленые глаза смотрели прямо на нее.
– Я привез документы от вашей покойной королевы-матери, а также прошу принять мои соболезнования в связи с кончиной короля, вашего покойного супруга и господина.
Мужчина протянул Марии кожаный пакет, и она наклонилась вперед, чтобы взять его.
– Говорите, от моей матери? Почему же не раньше?