Тайна мистера Никса
Шрифт:
Так, порывшись в газетах, восстановила я картину процесса о «червонных валетах».
А что происходило с моим, уже любимым, героем в Сибири, куда его сослали в 1877 году?
В Томске вместе с князем Долгоруковым находились еще несколько героев нашумевшего московского процесса, и они все недурно устроились: кто редактором газеты «Сибирский вестник», как Евгений Корш, кто содержал лавки, кто пристроился в городской власти. Всеволод Алексеевич служил секретарем у владельца золотых приисков, городского главы Зиновия Михайловича Цибульского, жил в прекрасном месте на даче под Минусинском,
Однако неспокойная натура князя требовала широкого поля деятельности. В 1880-90-е годы он много писал театральных рецензий во все местные газеты: томский «Сибирский вестник», красноярский «Енисей», а также в московские журналы: «Артист», «Театр и искусство». Издавал совместно с предпринимателем М. Бейлиным журнал «Сибирский наблюдатель», поначалу называвшийся «Дорожник по Сибири и Азиатской части России», в начале двадцатого века выпускал газету «Сибирские отголоски» и сатирический журнал «Бубенцы».
Как знать, если бы не ссылка, может быть, не стал бы опальный князь видным, уважаемым человеком, известным писателем, поэтом, критиком и журналистом. Эти сведения о его журналистской деятельности я собирала годами и лишь в конце своего исследования имела перечень многих изданий, где печатал свои театральные опусы вездесущий критик Вс. Сибирский. Неутомимо строчил он стихи, выпустил несколько сборников в Томске. Видимо, мечтал прославиться на писательском поприще.
Первым его опубликованным романом была книга, изданная в Петербурге в 1864 году о своем старинном роде. Материал собрала тетка, известная писательница Наталья Долгорукая, несколько художественных историй в лучших традициях сентиментализма (например, драматический эпизод о непокорном прадеде, сосланного за провинности на военной службе в Омск), вписал племянник. За офицером последовала верная возлюбленная, однако не вынесла трудного путешествия и умерла, а прапорщик с горя едва не застрелился. Юноша остался жить в Сибири, не в силах уехать от могилы единственной подруги. Такой поэтический сюжет сочинил юный кадет.
Мог ли предполагать Сева, что скоро он окажется на каторге и навестит могилу предка? Нет, не мог Всеволод Алексеевич Долгоруков подумать о том, в какую сторону повернется жестокое колесо фортуны, что сменит он блестящее московское общество на диких сибирских купцов, а самого его уже никто не будет величать: ваша светлость, а будут обращаться с ним как с изгоем.
«Не много лет, но одряхленье
Я уже чувствую порой,
И жизнь зовет меня к забвенью,
И тело хочет на покой!
В мою цветущую годину-
Увы! – Я днем не дорожил,
И в буйных оргиях святыню
Души и сердца схоронил
Бездивлен ум и тело хило, -
Нет упований, веры нет,
И роковой конец – могила
Мне шлет ласкающий привет»,
– грустно подвел итог поэт Вс. Сибирский в конце жизни.
Глава 6. Милая Сашенька
Ржевский написал стихотворение и заложил его в какую-то книгу с тем, чтобы найти через несколько
«С милой долго шел в ладу я,
с милой долго песни пел,
но в отчизне этих песен
никто слушать не хотел.
Эти песни были – слезы,
Накипевшие от бед,
Эти песни были – тризны
По надеждам вешних лет.
В наковальне эти песни –
Эти бледные цветы
Не могли облечь мы в формы
Идеальной красоты.
И неслись бесследно звуки
Средь царящей пустоты,
Только двое им внимали,
только двое – я да ты».
Здесь, в Томске, он встретил свою возлюбленную, актрису, Александру Великанову, женился и был счастлив два недолгих года. Множество сёл и городов проехал он вместе со своей женой и дочерью-подростком. Давали представления небольшой труппой. Николай Иванович играл на скрипке. Александра пела, дочь танцевала. Весь Алтай исколесили, до Семипалатинска доехали. В горах то волки нападали, то шорцы разбойничали не хуже волков. Тяжелое было время, но счастливое.
Как трудно ему сейчас без ласковой, заботливой, умной Сашеньки. Ей он посвятил множество стихотворений:
«Запели вы, и голос серебристый,
Сулил, чаруя, негу и любовь,
И забывался жизни путь тернистый.
И грезы юности проснулись вновь.
Запели вы – и словно вестник рая
Сошел с небес к измученным сердцам
Надежда к нам явилась, оживляя,
И дверь раскрылась в заповедный храм…
О пойте больше, пойте не смолкая.
Пускай отрадных дум нахлынет рой,
И тени ночи меркнут, исчезая, -
И свет польется яркою волной,
Внимая вам и слыша эти звуки,
Полнее счастье и струится кровь».
А через несколько лет Сашеньки не стало. Осталось только ее дочь, молодая актриса, очень талантливая. Но она вскоре вышла замуж и уехала в Полтаву.
«Не с веселой лирой,
Не в блеске весны, ты явилась ко мне, дорогая.
Вкруг тебя обвивались печальные сны, гасло чувство,
в груди замирая.
В море темном подавленных бедствий и грез
Песни скорбной слышались звуки.
Увяли цветы,
В царство светлое роз
Словно волны, врывалися муки.
И прошла так вся юность, как будто в тюрьме,
Над последними солнца лучами
Не зажглися огни, и стою я во тьме
с догоревшими рано свечами».
Теперь он один. Болен чахоткой, как любимая жена Сашенька. Желчь разливается, и пиявки не помогают, которые врач Всеволод Крутовский рекомендовал. Безрезультатно. Видимо, недолго ему осталось. Всеволод Михайлович Крутовский деликатно молчит, но актер чувствует: осталось ему еще год–два. Опять болит голова.
Разъездная полуголодная жизнь в антрепризах сказалась: нищета,плозонькиетхолоднын номера в гостиницах, карты, бурные оргии до утра в клубе. Сколько раз приходилось убегать от назойливых кредиторов, скрываться, ехать ночами в телегах с крестьянами, в снег, дождь и холод по сибирскому бездорожью, по тайге и горам. Измучен, изнемог! Могила стала бы избавлением от житейских мук.
Николай Иванович потянулся к перу. Последнее время он стал очень сентиментален и написал около сотни стихов.