Тайна моего дома (ч. 1, 2)
Шрифт:
Разузнав где находятся наши арсы, захватив взятку в виде роскошного бутерброда с бужениной, разнообразной зеленью и овощами, полная чистосердечного раскаяния, отправилась замаливать свои грехи. Меня проигнорировали, даже голову не повернули в мою сторону, только шипастый хвост нервно подрагивал в сумраке стойла. Поза коняшки демонстрировала океан обиды на непутевую хозяйку. А ведь он же волновался, переживал обо мне, места себе не находил, даже есть почти перестал (те «кролики», которые были три часа назад, совершенно не в счет), а я, нерадивая, даже на минутку не забежала, чтобы сказать, что у меня все
Бутерброд, извлеченный мной из упаковки и наполняющий конюшню запахом неведомых мне специй и чесночка (ну, или чего-то чрезвычайно на него похожего), должен был стать моей оливковой ветвью. Изя сопротивлялся нашему с бутербродом обаянию довольно долго, видимо, обида была слишком сильна, но мы были настойчивы. Слизав подношение с ладони шершавым языком, мой друг уткнулся в меня теплой мордой и замер, блаженно прикрыв глаза. В который раз мысленно попросила у него прощения за собственную глупость и забывчивость. Когда, спустя полчаса, покидала это чудо, оно уже добродушно похрустывало столь вовремя доставленным ужином, в виде каких-то мелких зверюшек (без понятия каких, потому что старалась не смотреть на то, что стало пищей для моего прожорливого друга).
Захотелось подняться наверх и проведать еще одного субъекта. Тот спал, как младенец, подложив ладонь под щеку и вытянув губы трубочкой. Вновь вернулся тот беззаботный мальчик, знакомый мне по сну, такой трогательный и беззащитный. Прилегла рядом, вглядываясь в родные черты, внимательно рассматривая все нюансы. У меня раньше не было возможности так детально изучить его лицо: эти темные брови, ровными палочками пролегающие над закрытыми веками, маленькую морщинку на переносице, густые длинные ресницы, бросающие тень на слегка впалые щеки, острый нос с чуть вытянутым кончиком и тонкие, изогнутые губы. Под размеренное дыхание мужчины, довольная и умиротворенная, незаметно для себя, заснула и я. Уж не знаю, как мне это удалось после того, как успела за эти трое суток «сдать на пожарника», но похоже моему организму было все равно.
Глава 19
Чего-то не хватало, потому что проснулась с ощущением потери. Пошлепала рукой по холодной простыне рядом с собой, пусто. Теплое большое тело, ставшее уже таким привычным и комфортным, ушло, опять не разбудив меня. На глаза навернулись не прошеные слезы. Вернулась с того света, а кое-кто даже не остался поприветствовать. Для чего тогда было тратить столько сил, вытаскивать меня, рисковать своей жизнью, если потом, как ни в чем ни бывало, смыться завтракать? Понимаю, что голодный, понимаю, что мужчина, но, итить, как же обидно!
Вчера заснула, как была, в полной экипировке, даже не помывшись, поэтому первым делом отправилась в душ, где продолжила себя жалеть. Отжалев от души и приведя себя в порядок, застыла в задумчивости перед зеркалом в ванной. Похудевшая, загоревшая под осенними лучами светил, со слегка выгоревшими прядями волос, в полурасстегнутой рубашке — я нравилась себе такая, повзрослевшая и женственная, я даже ему нравилась такая, точно
Скрипнула входная дверь, несколько секунд тишины, а потом тихий стук в ванную. Наверно пришли комнату убирать. Открыла, и вежливая улыбка, нацепленная для прислуги, медленно сползла с моего лица. Райн. Так близко, на расстоянии вытянутой руки, прислонившийся к косяку, оглядывающий меня от самой макушки до кончиков пальцев ног (блин, а брюки-то я одеть позабыла) особенным текучим взглядом, обещающим так много и в таких позах, которые я еще даже себе не представляю. Начала мучительно краснеть, чувствуя, как тело отвечает на этот волнительный призыв, миллионами пузырьков сумасшествия в крови. Сколько должно пройти лет, сколько раз мне нужно умереть, чтобы перестать это чувствовать, чтобы перестать быть камертоном его желания?
Так мы и стояли в тишине: он, ласкающий меня взглядом, и я, переминающаяся с ноги на ногу. Наконец, Райн прикрывает веки, смиряя своих демонов и давая мне шанс уйти, сделать шаг назад. Но хочу ли я этого?
— Вот принес тебе завтрак, — и легкая хрипотца в голосе выдает, его с головой. Как же невыносимо трудно быть спокойными, изображать равнодушие.
— Завтрак? — растерянно моргаю, переводя взгляд на поднос, стоящий на столе. — Спасибо. Сейчас, только оденусь.
Возвращаюсь, застаю Райна на излюбленном месте. Иногда мне хочется залезть в проем этого окна, чтобы он так же долго и неотрывно смотрел на меня, а не на чахлую растительность маленького дворика гостиницы.
— Ты уже поел? — как предательски дрожит мой голос. И твое и мое горло не хочет больше повиноваться, рассказывая за нас то, что мы так долго пытались утаить друг от друга.
— Да, прости, не дождался тебя. Но очень уж хотелось кушать, — поворот головы, тень улыбки, и темная прядь, упорно сползающая на лицо.
— Ничего страшного, — кушать в такой напряженной тишине очень трудно, жевать, проглатывать и вновь жевать…, но я справляюсь, хотя бы потому, что этот завтрак принес мой мужчина, потому что ему будет приятно.
— Я должен тебе кое-что сказать, — непонятным образом, эти несколько слов рождают в моей душе панику. Она поднимается девятибалльной волной, грозясь поглотить меня, мутная, пенная, пугающе прекрасная. Что сказать? Разве нужно что-то говорить сейчас? Достаточно просто подойти, дотронуться и все… Дзынь! Мое самообладание лопается, в ушах стоит протяжный звон. Подскакиваю и бросаюсь к двери, но не успеваю, меня опять хватают, опоясывают руки-обручи, прижимают, лишая воли, сил. Со стоном признаю свое полное поражение, откидываюсь назад, прижимаясь щекой к любимому плечу.
— Ты понимаешь, что я теперь никуда тебя не отпущу? — жаркий шепот, обдающий теплым дыханием, требовательный, властный, утверждающий в своем праве. — Никому не отдам. Ты моя, до самой последней клеточки, до самого последнего вздоха. Я раньше не представлял, что такое возможно — так растворяться в другом человеке. Это страшно, Ася, как же это страшно, быть настолько зависимым от тебя. Но я смирился с этой болезнью. Нет, не так… Я счастлив, что болею тобой, это так мучительно сладко…