Тайна моего двойника
Шрифт:
— Тебе не нравится эта идея?
— Не очень. У тебя нет никакого другого решения? Иного хода?
— Боюсь, что нет. Обращаться к властям — она меня переиграет, она задушит расследование в самом начале. И меня заодно.
— То есть, про такую демократическую роскошь, как следствие и суд — нам забыть?
— Боюсь, что да…
— Но идти к ней — опасно.
— Ну не прямо же в ее кабинете меня достанет пуля наемного убийцы! Сам поход к Зазориной ничем не опасен. Я рискую потом. Но для этого я приготовлю большой и подробный отчет, размножу его в нескольких
— А пресса…?
— Частично подкупна, частично контролируема, но не вся. К тому же издания, которые контролируют политические враги Зазориной, — хотя бы тот же Василий Константинович — с удовольствием вываляют ее в грязи. И я ей не премину на это намекнуть. Не волнуйся, после этого она станет смирной. С ней не справятся органы правосудия? — так с ней расправятся ее противники и конкуренты!
Джонатан задумался.
Самолет начал приземляться.
Весь день до позднего вечера мы провели в квартире Игоря. Я печатала на компьютере, Джонатан нервничал и не отходил от окон. Ему не нравилась идея работать в этой квартире, а мне не нравилась идея печатать на взятой на прокат машинке. Тот, кто работал на компьютере, уже не может тюкать на машинке — это все равно как после трактора взяться за мотыгу.
Закончив работу, мы тщательно уничтожили следы моего текста в компьютере, как и следы нашего пребывания в этой квартире.
Поздним вечером мы уходили оттуда со объемистой стопкой отпечатанных на принтере копий моего двадцитидвухстраничного отчета. Для верности у меня в кармане лежала еще и дискета.
Еще полночи в гостинице я надписывала большие коричневые конверты и раскладывала по ним мои копии. Когда я свалилась спать, было уже четыре утра.
По закону подлости, я не могла уснуть. Я думала о предстоящей встрече. Я нервничала. Я перебирала в уме слова. Сердце мое глухо билось.
Заснула я на рассвете.
— Добрый день! — Зазорина улыбалась мне вежливо и доброжелательно. Каждому, кто входит в этот кабинет, сразу становится ясно: перед ним само воплощение слуги народа, Депутат с большой буквы, который несомненно воплотит все чаяния своего избирателя.
— Присаживайтесь. — Голос у нее был мелодичный, чистый. — Чем могу быть полезна? — Приятная улыбка не покидает ее красивого, холеного лица. Такой и должна быть депутатка: «дама, приятная во всех отношениях»…
Я в ответ не улыбнулась.
Я демонстративно осталась стоять.
Она посмотрела на меня удивленно.
— Вы не хотите сесть? Нам так было бы удобнее разговаривать, не правда ли? — мягко сказала она.
— Вы не находите, что мы с вами похожи? — спросила я, глядя на нее в упор.
— Да, есть некоторое сходство. Я сразу обратила внимание…
Она мне
— Вы еще не знаете, какое сходство! Я ведь тоже блондинка, это я просто покрасилась!
— Правда? — с фальшивой любезностью произнесла она.
Она ничего не поняла.
Она подумала, что я привираю насчет блондинки.
Она наверняка решила, что мне просто льстит сходство с известным человеком, то есть — с ней. Как будто я принадлежу к числу тех истеричных идиоток, которые собирают автографы у звезд и подражают своим кумирам!
— Присаживайтесь же! — настойчиво произнесла Зазорина. Ее насторожило мое поведение, но она старалась не подавать вида. — Какое у вас ко мне дело?
Я не села.
И не ответила.
В лице у Зазориной мелькнуло раздраженное удивление, но тут же исчезло. Эта женщина владела собой. Правильно, в политике другие не выживают.
— Вы предпочитаете стоять? — снова улыбнулась мне депутатка, однако, улыбка ее была теперь натянутой. Она почувствовала, что что-то здесь не так, но еще не поняла, что именно…
Ну ничего, сейчас поймет.
Я приблизилась к ее столу и оперлась на него руками. Лицо ее было прямо передо мной.
— Мне двадцать один год, — отчеканила я. — Когда я родилась, в мае семьдесят четвертого года, вам тоже был двадцать один год.
Зазорина вскинула брови. Точно таким же образом, как это делали мы с Шерил: одна выше другой.
— Сейчас вам сорок два. У вас семья. Два сына, кажется.
— Я не понимаю, какое это имеет значение?
Она говорила все так же вежливо, но голос ее утратил доброжелательность, стал холоден. Видя, что я не собираюсь отвечать, она добавила, на этот раз уже откровенно ледяным тоном:
— Вы пришли ко мне по делу, или чтобы мою семью обсуждать? В таком случае я попрошу вас покинуть мой кабинет!
Зазорина поднялась со своего места, давая мне понять, что аудиенция окончена. Рука ее потянулась к селектору.
— Да, — сказала я веско, — я пришла к вам, чтобы обсудить вашу семью. Только не эту, в которой у вас два сына. А другую. В которой у вас были две дочки.
Рука застыла на весу. Медленно опустилась. Начало доходить, видать.
Краска медленно покидала ее лицо.
— Откуда вы…
Она не договорила. Белая, как бумага, она смотрела на меня во все глаза.
Я не отвела взгляд. Я сказала непринужденно, с улыбочкой:
— Теперь вы понимаете, почему мы с вами похожи.
Зазорина оперлась на стол. Мне показалось, что она сейчас грохнется в обморок.
Склонившись к селектору, она произнесла с трудом: «Зоя, ко мне никого не пускать и звонки не переводить. Меня нет.»
Подняв на меня взгляд, в котором было столько боли, что я даже удивилась, она тут же отвела глаза.
Тяжело села, как-то боком. Все еще не глядя на меня, кивнула:
— Сядь, наконец.
Я села.
Она заставила себя посмотреть мне в глаза и было видно, что это усилие далось ей нелегко.
— Как… — голос ее не слушался, и она зашлась в кашле, покраснев. Достала платок, промокнула губы и нос.