Тайна моего двойника
Шрифт:
И он сумел.
И я замолчала.
Я только кусала губы, чтобы не стонать от наслаждения, чтобы не выдать себя, чтобы не признать себя побежденной… Я не очень понимала, зачем это я себя веду, как красная партизанка на допросе, тем более что, хотела я того или нет, но я не представляла для Джонатана никакой тайны — он все про меня знал, все мои мысли, чувства, желания…
И все же я кусала губы, и все же я удерживала дыхание. Из принципа или из упрямства, но я не хотела сдаваться, не хотела расписаться
Что ему уже — принадлежу…
Прошло, наверное, около получаса, а Джонатан все еще ласкал меня, а я все еще стискивала зубы и отворачивала голову. Мне было уже более, чем хорошо, — мне было уже плохо. Плохо от утяжелившегося, налившегося низа, от набухшей, жаждущей соития плоти. Я могла своими глазами, всей своей сверхчуткой кожей убедиться, что Джонатан не импотент, но он словно ждал чего-то и никуда не торопился.
Я поняла, что своим упрямством я ничего не добьюсь и не выиграю. Я изнемогала от этой изнурительной игры, от изматывающего все силы и нервы желания. Надо было сдаваться.
Я задумалась, решая, сказать ли ему об этом словами или просто ответить на его ласки, дав ему понять, что признаю себя побежденной?…
Как вдруг Джонатан сел на кровати. Посмотрел на меня долгим изучающим взглядом. И сказал:
— Ладно, я пошел.
Он встал и надел халат. Расстегнул мои наручники и положил их к себе в карман. Нагнулся ко мне и поцеловал меня в щечку.
— Спокойной ночи, Оля. Извини, если что не так.
И он направился к двери.
Я аж подскочила. Я не верила ушам своим! Я не выдержала:
— Как это — «пошел»?
Он помедлил на пороге.
— Хочешь, чтобы я остался?
Тоже мне! Его как девушку надо уговаривать, что ли? Черт побери, что он мне все время загадки загадывает!
Но что мне оставалось делать? То, что происходило со мной, меня потрясало. Это было больше, чем желание, это было больше, чем то знакомое удовольствие, которое я привыкла и любила получать от секса. Это была нужда в близости с ним, это была страшная, сильная, почти смертельная потребность. Мне казалось, если он уйдет, у меня остановится дыхание.
— Останься — сказала я тихо.
— Э-э, нет! Так дело не пойдет. Произнеси же, наконец, вслух, да погромче: я хочу тебя Джонатан.
Он повернулся ко мне и я увидела, что у него в глазах пляшут бесы. Он надо мной издевается! Да, просто издевается и все!
— Ну, говори же! Повторяй за мной: я хочу тебя, Джонатан…
От этих слов сердце мое забилось гулко и сильно, и фейерверк разноцветных искр снова полетел в глазах, кружа голову хмелем.
— Я… хочу тебя, Джонатан.
— Теперь скажи: иди сюда, Джонатан…
— Иди сюда, Джонатан… — повторила я, как загипнотизированная.
Внутри моего живота раскручивался смерч, —
Он подошел вплотную ко мне.
— Сними халат, Джонатан…
— Сними халат, Джонатан… — эхом откликнулась я.
Черный шелк скользнул на пол и лег у его ног. Я сидела на кровати и он стоял передо мной — красивый, великолепно сложенный. Его пах был прямо перед моими глазами. У него и член был красивый, и темные волосы лобка удивительно картинно, классически правильно обрамляли его, как на античных скульптурах. Я едва сдержалась, чтобы не припасть…
Еле переводя дух — грудь моя вздымалась и не было больше никакой возможности, да и надобности скрывать это — я подняла взгляд. Он возвышался надо мной — уверенный в себе, немного ироничный, нежный.
— А теперь скажи: возьми меня, Джонатан.
Я думала — не выдержу. Я думала — умру на месте. Отчего это словесная, — не более! — игра так сильно возбуждала меня, когда я уже была и так доведена до крайнего предела и, казалось, к этому уже ничего не может прибавиться? Не знаю. Но я уже содрогалась в экстазе.
С трудом разжав челюсти, я выговорила:
— Я люблю тебя, Джонатан…
Он не ожидал этих слов. Прикрыв на секунду глаза, он покачнулся, как от удара, и медленно опустился к моим коленям.
Он их обнял. Он терся о них щекой, задыхаясь. Он покрывал их быстрыми, горячечными поцелуями…
Я тоже не ожидала этих слов от самой себя. Они находились за пределами этой игры, которую каждый из нас вел на свой лад, и, ворвавшись в нее, поломали все правила, размели на клочки все двусмысленности, все недоговоренности, все намеки. Игра распалась, осела, как мыльная пена, и обнажила правду, разительную в своей простоте. И этой правдой была любовь.
Я обхватила его голову руками и замерла. У меня на глазах стояли слезы.
Не знаю, сколько времени мы сидели так: он на полу, у моих ног, я на кровати, склонившись к нему. В моей комнате стояла тишина, и тишина эта была насыщена счастьем. Я не знала, как сложится наша дальнейшая жизнь, но я знала одно — мы никогда уже не расстанемся. Мы не можем расстаться. Мы будем всегда вместе.
И только когда я шелохнулась, он поднял ко мне свое лицо. Его глаза затопили меня синим сиянием с головой. Я протянула ему руки, я нашла его губы, я прижалась к его жаркому телу, которое скользило по мне, опрокидывая.
— Ты увидишь, это будет прекрасно, — прошептал Джонатан, падая в мои разверстые колени…
И это было прекрасно.
1999 год, Париж