Тайна Наполеона
Шрифт:
Он был в парадном, сплошь расшитом мундире. На голове у него была большая шляпа с перьями; на его груди сверкал бриллиантовыми искрами орден Большого Орла, а поверх маршальского мундира, расшитого золотом, шла широкая красная орденская лента.
Лефевр, казалось, был в крайне приподнятом состоянии духа.
– Вот так история! – закричал он входя словно пьяный, с конвульсивными подергиваниями, бросил шляпу оземь и закричал: – Да здравствует император! – и прижал к своей груди жену.
– Да в чем дело, говори Бога ради! – сказала Екатерина.
Деспрео, прерывая легкое антраша, которому старался
– Господин маршал, уж не умер ли император?
Вместо ответа Лефевр наградил профессора танцев здоровым пинком ногой; последний пришелся тому в нижнюю часть спины и заставил совершить такой пируэт, который абсолютно не предусмотрен правилами искусства хореографии.
Кое-как оправившись от толчка, Деспрео снова склонился в изящном реверансе и сказал:
– Простите, господин маршал, я не расслышал, что вы изволили сказать.
– Да ну же, Лефевр, успокойся! Скажи же, что случилось? – воскликнула Екатерина. – Деспрео спрашивает тебя, уж не умер ли император. Ведь этого не может быть?
– Нет, этого не может быть! Император не умер, да он и не может умереть… Император никогда не умрет! Тут дело совсем в другом. Катрин, мы выступаем!
– А куда именно, муженек? То есть, простите, я хотела сказать господин маршал! – поправилась Екатерина, бросая иронический взгляд в сторону смущенного и удивленного Деспрео.
– Не знаю, куда именно мы отправляемся, но мы должны быть там во что бы то ни стало, и поживей! Мне кажется, мы двигаемся на Берлин.
– А далеко отсюда этот Берлин? – наивно спросила Екатерина, которая была не очень-то сильна в географии.
– Не знаю, далеко ли это, – ответил Лефевр, – но для императора ничто не может оказаться слишком далеким.
– А когда мы выступаем на Берлин?
– Завтра. Император очень торопится, эти пруссаки что-то очень уж зазнались. Император никогда ничего не делал им. В прежние времена они нападали на Францию вместе с австрийцами, англичанами, русскими, испанцами – словом, вместе со всем светом, но мы все это простили им. Это маленькое государство, в котором много образованных людей, кажется. Император их любит; он постоянно говорит об одном из них, которого зовут Гёте – это субъект, пишущий в газетах. Император говорит, что сделал бы его графом, если бы этот Гёте был французом, как он возвел в князья какого-то Корнеля, руанца, который, кажется, давно умер.
– Значит, император хочет потрепать пруссаков?
– Да. Он удивил нас всех, когда сказал, что это будет нелегко. Да эти пруссаки у нас и в счет не идут! Страна, которой и на карте-то не разглядишь. Император уверяет, что эта война принесет нам много славы. Ну, что же, в этом он понимает больше меня. Да и в конце концов это его дело! Наше дело – драться за него; везде, где он нам укажет неприятеля, мы вступим в бой! Но мне все-таки кажется унизительным расточать сабельные удары такому маленькому народу, как эти пруссаки! Право же, мало славы победить такого незначительного противника!
– Простите, у пруссаков был Фридрих Великий, и они каждый год справляют праздник Росбаха! – вставил свое слово Деспрео, постаравшийся тем не менее отодвинуться подалее из боязни снова соприкоснуться с кончиком сапога маршала.
Лефевр
– Росбах? Такого не помню, это из древней истории… Да и к тому же, в те времена императора не существовало на свете. Ну, а там, где он сражался, поражений не было.
– Что правда, то правда, – подтвердила Екатерина. – Что это за человек! Но, слушай-ка, Лефевр, могу я ехать с тобой?
– Если хочешь, до границы. Император берет с собой императрицу. Это – военная прогулка. Ах, Катрин, каким ударом грома среди безоблачного неба покажется эта война, разразившаяся вдруг! Однако займемся же нашим отъездом! Ты видела Анрио?
– Анрио ждет тебя, как ты приказал.
– Хорошо, я представлю его императору, быть может, эта война, объявленная так неожиданно, посодействует его повышению. Поди-ка, позови нашего Анрио!
Екатерина бросилась исполнять его распоряжение. Но Деспрео, стремившийся обратить на себя внимание, хотел упредить ее и стремительно направился к двери, опережая Екатерину; вдруг бешеный удар кончиком сапога снова отбросил его назад и голос Лефевра загремел:
– Провалишься ли ты, наконец, гаер проклятый?
Деспрео вышел, почесывая нижнюю часть спины, проклиная солдатские нравы и в то же время сожалея от всей души о той счастливой эпохе, когда он посвящал супругу Дофина во все элементы реверанса.
Екатерина появилась в сопровождении молодого сублейтенанта. Лефевр подбежал к нему и, резко взяв его за руку, сказал:
– Анрио! Большие новости! Объявлена война!
– А где придется сражаться?
– Господи, до чего молодость самонадеянна! Разве ты уверен, что тебе уж непременно придется сражаться? Я сначала должен поговорить с императором. Неужели ты думаешь, что любой человек может иметь честь дать себя убить за императора? Впрочем, я надеюсь, что тебе-то выпадет эта честь!
Анрио радостно воскликнул:
– Благодарю вас, крестный! Когда же вы думаете представить меня императору?
– Сию минуту. Сейчас назначен смотр императорской гвардии. Ты отправишься со мной, а жена со своей стороны попросит за тебя императрицу.
– Да, я сейчас же отправлюсь к Жозефине. Уж поверь, крошка Анрио, что ты отправишься в поход, обещаю тебе это!
Под окном раздался барабанный бой.
– Поспешим! – сказал Лефевр, – Император садится на коня, смотр сейчас начинается.
И он потащил за собой Анрио, тогда как Екатерина, подавая звонок за звонком, крича, толкая Лизу и двух других горничных, прибежавших на ее бурный призыв, торопилась одеться, чтобы отправиться к императрице.
Это происходило в сентябре 1806 года. Французская империя занимала две трети Европы. Наполеон, воссев на трон из трофеев и знамен, руководил народами и государями. Открывая сессию законодательной палаты, он мог без всякого преувеличения сказать: «Неаполитанский царствующий дом перестал царствовать. Он безвозвратно потерял корону, полуостров Италия объединился в единое государство. В качестве суверена, я гарантировал конституции различных частей ее. Мне приятно заявить здесь, что мой народ выполнил свой долг. Из глубины Моравии я непрестанно получал доказательства его любви и патриотического энтузиазма; эта любовь стала моей славой еще задолго до того, как стране удалось проявить вовсю свое богатство и славу!».