Тайна Нереиды
Шрифт:
– Мне это не нравится, – сказал Гимп, откидывая с лица платок.
– Мне тоже, – отозвался другой всадник, молодой смуглолицый араб.
– Пойдешь туда? – Гимп кивнул в сторону Нисибиса.
– Почему нет?
– Я бы не пошел…
«В этом городе не может быть живых», – подумал Гимп.
Десяток всадников из разведки Четвертого легиона двинулся к городу. Ноги лошадей вязли в тине. Равнина перед городом превратилась в болото. Под жаркими лучами солнца черное месиво парило. Воздух колебался, создавая миражи, один другого отвратительнее. Неожиданно едущий впереди всадник ушел с головой с липкую жижу. Остальные кинулись
– В этой яме мог бы утонуть даже слон, – выплевывая грязь, сообщил данные разведки легионер. – Кто-нибудь знает, где дорога?
Никто не знал. Повсюду валялись трупы людей и животных. На солнце трупы раздулись чудовищными черными бурдюками. Стоявший на возвышенности город казался необитаемым. Нигде не видно было ни одного варвара. Похоже, что римская армия опоздала.
Руфин не стал подходить к Нисибису. Не разбивать же лагерь на этом мерзком поле! Даже в своей палатке император не мог укрыться от нестерпимой вони. Опасались нападения с тыла. Конница напрасно рыскала в округе – никаких следов варваров. Несколько обезумевших крестьян, ободранных и грязных, прятались в норах под землею, как крысы. Но ничего толком они рассказать не могли.
Скавр подлетел на черном от пота жеребце к императорской палатке, вздернул руку в приветствии.
– Разведка вернулась. Город разорен и мертв. Никого. Ни единой души. Только трупы. У большинства отрублены головы и сложены в кучи. Мужские, женские и детские отдельно. Римлян не нашли. Ни живых, ни мертвых.
Руфин нахмурился.
– Это невозможно. Они должны быть там. Хотя бы мертвые…
– Может, их захватили в плен? – предположил Скавр. – Рутилий приказал сдаться, и монголы их пощадили, надеясь на богатый выкуп?
– Может и так. Но все не могли остаться в живых. У преторианцев были большие потери. При таком длительном штурме не могло не быть. – Он сам подивился, как легко говорит об этом. Столько времени делал вид, что ничего не знает, а теперь… – Недопустимо оставлять трупы наших граждан на растерзание стервятникам. Вели обыскать развалины. Они там. ВСЕ…
«И Элий там», – уговаривал себя Руфин. Да, Цезарь непременно там, среди руин, с пробитой стрелою шеей, смотрит в небо остекленевшими глазами. Нет, уже не смотрит – стервятники давным-давно выклевали глаза.
Руфин хотел войти в палатку и немного отдохнуть, но будто из-под земли перед ним возник человек в белой перепачканной одежде разведчика Четвертого легиона. Лицо замотано белым платком, видны лишь горящие черные глаза. Странные глаза – как будто молодые, но кажется, что их обладатель знает все тайны на свете.
– Надо отойти от Нисибиса. Здесь плохое место, – сказал человек в грязном балахоне и тревожно оглянулся. – Здесь нельзя оставаться… нельзя…
Он был близок к панике.
– А что думает Скавр по этому поводу? – поинтересовался Руфин.
И понял, что Скавр ничего не думает – префект претория во главе первой когорты направлялся к разоренному Нисибису.
– Я из разведки, – хрипел незнакомец – голос у него был странный, каркающий, будто простуженный. – Здесь нельзя оставаться. Немедленно уходим!
Что-то в его тоне убедило Руфина. А может и не тон незнакомца, а вонь, исходящая от покрытой тиной
– Беги, Руфин. Вместе с остальными ты не успеешь. Беги. Спасись один. У тебя есть шанс. Гони коня! Скорее.
– Я не убегу, бросив войска.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Незнакомец прорычал что-то нечленораздельное. В его хриплом голосе было нестерпимое отчаяние.
– Кто ты? – спросил Руфин.
– Я – гений Империи. Бывший гений. Теперь я – Гимп. Я бессмертен и смертен одновременно.
– Чего ты боишься?
Гимп в отчаянии замотал головой:
– Не знаю, Август, клянусь водами Стикса – не знаю. Но нас ждет что-то страшное. Беги!
Красно-желто-стальная колонна, колеблясь, начала медленно отползать от Нисибиса. Восьмой легион шел в авангарде. Руфин хлестнул жеребца и помчался вперед, нагоняя отступающих римлян. Гимп скакал рядом, поминутно оглядываясь. Они были близко, слишком близко от города.
Неожиданно с криком Гимп слетел на землю, увлекая за собой Руфина. Они грохнулись в какую-то земляную нору. Все вокруг озарилось ослепительным светом, в сотни раз ярче полуденного солнца. Свет этот осветил отроги лежащих за Нисибисом гор с невозможной ясностью, обвел их пурпурными, синими, золотыми контурами. Люди вспыхивали мгновенными факелами. Кони ржали, люди вопили, пытаясь заслониться руками. Кожа на ладонях и лицах обгорала мгновенно. А следом за вспышкой по земле катилась волна. Она сметала все на своем пути и гнала клочья огня, как листву неведомых деревьев. Раздался рев – чудовищный зверь рычал, вырвавшись на свободу.
Над уничтоженным Нисибисом поднимался в небо огромный гриб. Он рос, уходя в яркую синеву, грозя прорасти сквозь небеса, огромный и жуткий, как непобедимый бог войны. Люди внизу были жалкими и беспомощными и такими уязвимыми с их мягкой распадающейся плотью.
Там, где прежде тек Джаг-Джаг, в воздух поднималось облако пара – вода испарилась. Ниже по течению она кипела.
Когда Руфин наконец поднялся и глянул на своего спасителя, то увидел, что у того больше не было глаз. В провалах глазниц сочились красным черные набухшие кляксы. Руфин закричал от ужаса. Вернее – ему казалось, что он кричит – он лишь беспомощно открывал и закрывал рот.
Центурион с обожженным до мяса лицом подбежал к Руфину и накинул на него полотнище палатки. Может быть, таким странным способом он хотел защитить императора, а, может быть, просто не хотел, чтобы император видел, что сталось с его армией. Последнее, что заметил Руфин – это бегущую мимо лошадь с обгоревшим черно-красным боком, с вытекшими глазами. Ослепшее животное бросалось то в одну, то в другую сторону, и совершенно человеческий, непереносимый вопль рвался из самого ее нутра. Этот крик невозможно было слышать. И Руфин, кутаясь в полотнище палатки, тоже закричал.