Тайна одной башни (сборник)
Шрифт:
Как она брела по болоту, сколько прошло времени — Таня не помнила. Сознание снова вернулось к ней только тогда, когда она в темноте нащупала руками что-то шершавое с маленькими колючими песчинками. Это было крыльцо лесничихи Тэкли.
ЛЕСНИЧИХА ТЭКЛЯ
Лесничиха Тэкля была худая, высокая женщина с серым, морщинистым лицом. Она носила длинную суконную юбку и поверх ситцевой кофточки — ватник-душегрейку. В таком наряде ходила она и зимой и летом.
Когда началась война, Семен хотел пойти в партизаны. Но батька Мирон отговорил его. Он велел леснику устроить в своем доме так называемый контрольно-пересадочный пункт. Когда партизаны возвращались с задания, они заходили к дядьке Семену, мылись в бане, отдыхали.
Но как-то зимой старый лесник простудился и помер. Крепко затосковала лесничиха. Однако избу свою не бросила, хотя сестра не раз уговаривала ее перебраться в деревню. Теперь Тэкля стала выполнять обязанности своего мужа: топила баню, иногда ходила в отряд с каким-нибудь важным сообщением, переданным ей связными. В свободное время осенью и зимой она вязала партизанам теплые носки и шарфы и очень скучала, когда к ней долго никто не заходил.
В этот летний вечер Тэкля сидела одна и латала партизанам белье. На душе у нее было неспокойно. Чем ближе подходил фронт, тем больше тревожилась старуха: «Удастся ли повидать сыновей? Живы ли они? Только бы узнать, что живы, только бы разочек взглянуть на них, а там можно и умереть спокойно».
За окном было тихо, даже всегда беспокойная осина, что росла у самой завалинки, не шуршала листвой. Лес стоял в напряженном молчании, будто к чему-то прислушивался. Только разные ночные бабочки да жуки время от времени бились в окно — очень уж манил их огонек коптилки.
Вдруг старухе показалось, будто она слышит какой-то шорох. Вышла в сени, прислушалась. Так и есть, кто-то скребется в дверь.
— Кто там? — спросила лесничиха.
— Это я, Таня, — послышался слабый детский голос.
— Чего это ты так поздно? — забеспокоилась старуха и, отбросив железный крючок, осторожно приоткрыла дверь.
Девочка лежала на крыльце.
— Таня, Танечка, что с тобой? — засуетилась Тэкля, помогая девочке встать.
Таня и старая Тэкля за последнее время крепко подружились. Когда Таня приходила к лесничихе, чтобы передать какие-либо сведения для батьки Мирона, она подолгу засиживалась у старухи. А иной раз они вместе ходили в лес — по ягоды или по грибы. Лесничиха рассказывала девочке про своих сыновей, про лесника Семена, про то, как они горе мыкали при панах. Таня внимательно слушала — все это было ей интересно. А старуха радовалась, что нашла себе слушательницу.
— Тетя Тэкля, — тихо проговорила Таня. —
— Какой саквояжик?
— Вот этот, — показала Таня. — Тут бумаги… доктора Долохова. Фашисты его застрелили…
— Корнея Прокофьевича убили? У-у, гады! Чтоб им свету белого не видеть… Убийцы… — У старухи задрожали губы, гневом запылали глаза.
Лесничиха хорошо знала доктора Долохова и любила его. По просьбе Корнея Прокофьевича она не раз собирала для отряда разные лекарственные травы.
— Да убили… — повторила Таня. — Но остались его бумаги, очень важные бумаги, фашисты за ними гоняются. Поэтому их нужно отнести сейчас же.
— Ну ладно, пойдем…
Тэкля внимательно посмотрела на девочку.
— Э-э, да ты ранена?
— Ага, в руку, да это ничего… Дайте мне напиться…
Лесничиха промыла теплой водой рану, перевязала ее, напоила девочку простоквашей.
— Ну вот, теперь я могу идти, — сказала Таня. Тэкля набросила на плечи большой черный платок, взяла Таню за руку, и они вышли из дому.
Вовсю светила луна, но быстро идти по лесу все равно было невозможно. С болот поднимался и растекался по-над землей, окутывая комли деревьев, молочно-белый туман. Он был такой густой, что в трех шагах впереди ничего не было видно. Лесничихе и Тане приходилось часто останавливаться, чтобы не потерять тропинку, не сбиться с дороги. К счастью, полоса тумана скоро кончилась, и можно было прибавить шагу. Вот тогда-то обе они и услыхали отдаленный собачий лай.
— Погоня! — вскрикнула Таня и остановилась. Остановилась и Тэкля. Прислушались.
— Они уже, кажись, в моей хате, — сказала лесничиха. — Надо бежать быстрей.
Однако не очень-то побежишь ночью по лесу. Началась чаща, ветки больно хлестали по лицу. По пути часто попадались выворотни, в ямах под ними стояла вода. Таня чуть не попала в такую яму. В другой раз она налетела на муравейник. С каждым шагом девочка слабела все больше и больше.
— Ой, тетя Тэкля, — тяжело дыша, остановилась
Таня. — Сил нет… Давайте чуть-чуть передохнем.
«Гав-гав-гав!..» — Собачий лай слышался уже недалеко.
— Слышишь? — вместо ответа спросила лесничиха. — Еще немножко продержись, дочурка, сейчас выберемся из чащи, там будет легче…
«Хоть бы успеть добежать до просеки», — думала Тэкля. Там, она знала, начинаются партизанские посты. Но до просеки оставалось еще добрых полкилометра.
— Не отставай, уже близко, близко, — подбадривала старуха Таню.
Наконец деревья начали редеть, кусты тоже вроде бы расступились; луна, которая спряталась было за облака, осветила большую поляну.
— Ну вот! — с облегчением вздохнула Тэкля. — Выбрались. Как ты держишься еще, Танечка?
Она обернулась и не сразу увидела девочку. Та лежала лицом вниз в высокой сухой траве.
— Что с тобой? Не можешь? — наклонилась над нею старуха.
— Тетя Тэкля… Бегите… оставьте меня… не могу больше… — тихо прошептала Таня.