Тайна оранжевого саквояжа
Шрифт:
— Ты хочешь сказать, что в часах что-то было?
— Нет, там ничего не было. Но если приглядеться повнимательнее, то ты увидишь на обеих плоскостях выгравированные схемы. Они похожи на исчерканную географическую карту, видишь?
Сергей поднес медальон поближе к свету и увидел на одной из золотых круглых пластин пять латинских букв, расположенных на каких-то островках, а на другой — те же самые буквы, но только словно отпечатавшиеся на ней зеркально и тоже на островках, но расположенных уже иначе.
— Я
— Скорее всего, какое-нибудь название или фамилия.
— Думаешь, в этом есть какой-то смысл?
— Сначала я, как и ты, думал, что это просто рисунки. Но потом прикинул, что для рисунков они уж больно страшноваты — ни тебе узоров, ни красоты… Кроме того, не забывай, что этот медальон достался мне от матери. А если еще учесть, что она бросила меня, потому что была чем-то обязана этим Буффало…
— Я забыл, кто такой Буффало.
— Тот тип, которому она поручила погулять со мной и который привез меня на свою квартиру и сказал, что моя мать знает, что ей надо делать.
— Думаешь, что она должна была что-то сделать для него, чтобы он тебя отпустил?
— А что еще остается?
— Но ведь она ничего не сделала… кажется…
— В том-то и дело. Вот и получается: или она НЕ СМОГЛА это сделать, оказать ему какую-то услугу, или же НЕ ЗАХОТЕЛА. Возможно, что она была тяжело больна, знала, что умрет и поэтому поручила меня этому мужику…
Голос Соломона дрогнул, как это бывало всегда, когда он вспоминал свою мать.
— Но ты хотя бы помнишь, кто ты и откуда? Свое настоящее имя и фамилию?
— Помню, но не собираюсь никому говорить. А вдруг моя мать жива, что тогда? Представляешь, каково ей будет жить, если она узнает, что я жив и здоров?
Сергей его не понимал.
— Ты меня извини, конечно, может, я что-то недопонимаю, но что дурного случится, если она узнает о том, что ты жив и здоров?
— Ну как же ты не понимаешь? Ведь ей же станет СТЫДНО! Как она людям в глаза смотреть будет?
Да, до такого Сергей навряд ли додумался бы. Да и вообще, он с трудом понимал, как же действительно относится Соломон к своей матери: хочет ее видеть или нет? Ему казалось, что за словами, которыми он хотел всем дать понять, что ни в ком не нуждается, скрывается совершенно противоположное: он хочет, он очень хочет, чтобы его нашли… И чтобы нашла его именно мать.
— А как тебя звали в интернате и детском доме?
— Рыжов. Миша Рыжов. Представляешь?
— Это потому, что ты рыжий?
— Дураки… — чувствовалось, что он был обижен на тех, кто наградил его такой фамилией.
— Послушай, но ведь пять лет тому назад, когда мать твоя тебя бросила, тебе было восемь лет, ты был взрослым пацаном. Неужели они поверили тебе, что ты не знаешь своего имени и фамилии?
— Имя-то мое. Но вот фамилию
— Ну а мне-то ты можешь сказать свою настоящую фамилию?
— А ты еще не понял? — и тут Соломон как-то очень странно посмотрел на Сергея.
— Если честно, то нет… Откуда…
— Ладно, сейчас еще одну вещицу покажу, ту, которую мне удалось сохранить.
И он достал из кармана рубашки, которую еще ни разу не снимал за все то время, что они с Сергеем были знакомы, носовой платок.
— Смотри внимательно… Минут пять. А потом скажешь, договорились?
Он встал и подошел к окну. А Сергей, разложив голубой платок из тонкой ткани на коленях, стал ее пристально рассматривать, как если бы пытался и там найти какие-то почти невидимые узоры или знаки. Но знак был только один. Это был вышитый шелковыми нитками готический вензель — буква «В». Это все (кроме грязных пятен, разумеется), что было особенным на этом платке. О чем он и сказал тотчас Соломону.
— Правильно. И такие вот метки были на всей моей одежде. Вот и спрашивается, зачем было вокруг старой детской одежды, каких-то там подштаников и рубашки устраивать такой ажиотаж?
— Ты имеешь в виду Альбину? — догадался Сергей.
— Конечно! Зачем ей было прятать от меня эти вещи, а потом еще красть медальон?… Хотя с медальоном все, в принципе, понятно — золото как-никак.
— Мне кажется, я начинаю понимать тебя. Думаешь, кому-то было важно, чтобы ты забыл свою настоящую фамилию?
— Ну конечно! А эти вещи с метками семьи Бауэр… — тут он резко замолчал, прервав себя на полуслове. — Вот черт, проболтался…
— Ты — Бауэр? Это твоя настоящая фамилия?
— Да. Но ты должен хранить это в тайне. У меня впереди еще вся жизнь, и я сам должен решать, как мне относиться к своей матери. Понимаешь, Альбина постоянно твердит, что моя мать приходила в интернат и даже видела меня, но не захотела брать. Я не верю ей, и ты не должен верить. Если бы ты знал только, какая у меня мать…
В это время раздался тихий скрип, и дверь в комнату отворилась, впуская белую тоненькую фигурку с распущенными волосами.
— Мальчики, это я, не бойтесь, это не привидение…
Маша подошла к торшеру так, чтобы ее было хорошо видно, после чего села на постели и повернула голову в сторону Соломона:
— Можете меня презирать, но я подслушала весь ваш разговор.
Она выдержала паузу, ожидая услышать в свой адрес пару-тройку неприятных характеристик. Но не услышала.
— Понимаете, мне не спалось… Кроме того, я должна была рассказать вам кое-что о Ларисе. Не хотелось говорить это на ночь глядя, чтобы не расстраивать тебя, Сергей. Но ведь то, что только что услышала здесь, имеет ко всей ее истории непосредственное отношение.