Тайна озера Кучум
Шрифт:
— Что так? Нельзя остановиться у реки? Тут и вода рядом, и корм для оленей есть. Дров вон сколько, — Залихватов махнул головой на сушняк. — На любой проталине места свободного много, спи — не хочу.
— Эко! — Загбой удивлённо вскинул на него целый глаз. — Турной калава хуже гнилого пня. Покода портится, дожть, отнако, бутет. В реке вода потнимется, займище затопит, кто плавать путет?
Русские молча переглянулись — верно говорит эвенк. Вода и талый снег могут сотворить непоправимое, Туманиха выйдет из берегов, паводковая вода затопит низкое болото, олени разбегутся, потом собирай их в кучу!
А следопыт неторопливо продолжил:
— Хоти так, — показал рукой в недалёкую разложину. — А потом — вверх, под голец. Там карашо, солнце кушало снег,
— А если снег выпадет? — робко отметил Михаил.
— Эко, снег! Снег не вота, под рубаху не бежит. Рукой упрал, опять сухо.
Постояли немного, отдохнули, стали расходиться по своим местам. Загбой закинул ногу на передовика, Залихватов с подчинёнными — к своим оленям, Сергей поспешил к Уле. Там, за Хормой, стоит его орон с грузом.
Поравнявшись с девушкой, как можно дружелюбнее спросил:
— Что, Агафон опять дорогу метит?
Уля бросила косой взгляд в сторону Кулака, равнодушно бросила:
— Стучит топориком. Наверное, хочет тут назат хоти.
— Зачем? Загбой с нами, да и ты здесь, тайгу знаете. Не заблудимся, — не зная, что сказать, заметил Сергей.
— Может, хочет отин хоти.
Она, более не говоря ничего, даже не удостоив его взглядом, ловко запрыгнула на важенку. Сергей тяжело вздохнул, потупил глаза, пошёл к своим оленям: «Эх, опять всё так же… Что делать? Может, на колени перед ней встать?..»
Щемит сердце, болит душа, сгорает от любви к девушке, а поделать ничего не может. Уля непреклонна, как горделивая маралушка в июньскую пору. Холодна, как полынья в декабре. Разговаривает только по необходимости, да и то тогда, когда спрашивает он. Ответит — будто камень в реку бросит: разлетятся брызги, сомкнётся вода, разойдутся круги, и опять течение. А глаза такие, как вековой ледник под гольцом, не растопить и не разбить. Однако где-то в глубине затаилась печаль: «Эх, Серёжа, что же ты наделал? Я была почти твоя…» И не рад он такой жизни. Понимает, что виноват, да сделать ничего не может. Сколько раз пытался поговорить, объясниться, просил прощения, да всё без толку. Характер у Ули твёрдый, как гранит. И зачем он только заговорил с Пелагией? Знал бы, бежал без оглядки.
Всё было хорошо до Крещения. Уля была добра, благосклонна и откровенна. Говорили обо всём. Он первый из мужчин, кто прикоснулся к её губам губами. Кто прижимал крепкими руками её трепещущее тело. Кто прикасался к девичьей груди горячими ладонями. Может быть, через какое-то время, слились бы два тела в единое целое, ведь любовь не знает ни границ, ни запретов. Чувствам не прикажешь. Да вышло всё по-иному. В одну из морозных, лунных ночей вошла в его комнату Пелагия, горячая, страстная, обнажённая. Не смог Сергей противостоять женской ласке, утонул в объятиях соблазна. С той поры закружило, понесло. В любой свободный час, когда никого не было в доме, Пелагия бросалась ему на шею. А он не мог отказать.
Иван постоянно пропадал с лошадьми. Агафон хитро усмехался в бороду: такого не проведёшь, за версту слышит, как мышь шуршит. А Ульянка, она была просто счастлива от своей первой любви и не замечала перемен. Любовники встречались тайно, когда девушка была в тайге. Но постоянство порождает беспечность, всё равно увидела, случайно, в самый неподходящий момент, когда Пелагия царапала ногтями кожу на его спине. С того дня Улю как будто подменили. И начались для Сергея чёрные дни. Он ясно понял, что любит Улю, любит её всем своим существом. Любит так, как не любил никого и никогда в своей жизни. А за что?
Много раз спрашивал себя и не мог найти хоть какого-то объясняющего ответа. Сердцу не прикажешь, вот и всё. Быть рядом с любимой и не иметь хоть каких-то шансов на прощение, надежды на будущее — нет ничего хуже для влюблённого человека. В последнее время он желал только одного — поскорее распрощаться с прииском, чтобы не видеть её. Считал дни, когда наступит час выхода в тайгу, чтобы больше никогда не вернуться сюда, к ней, не видеть её гневных,
А Агафон усмехался. Он знал обо всём, больше, чем кто-то из них. Более того, он просто смеялся над всеми, зная секрет из разговоров, которые Залихватов с Сергеем вели в отдельной комнате. Давно известно, что у стен есть уши. При Агафоне говорили, что под Кучумом погибли люди, и он для вида сочувствовал. Кулак шёл под Кучум с другой целью. Он был уверен, что там, под гольцом, лежат богатые залежи россыпного золота. И горел желанием как можно скорее попасть туда, чтобы потом исполнить задуманное и исчезнуть навсегда. Уехать, раствориться, покинуть этот дикий мир.
Агафон чувствовал, что над ним уже завис топор возмездия за грехи прошлые и настоящие. Он читал это в глазах Дмитрия, когда приходил к нему зимой с новостью о новом жителе прииска, спасённом Улей в гольцах. Да, скорее всего, он рассказал бы своему хозяину про обстановку под Кучумом, про золото. Однако бегающие глаза хозяина, излишнее внимание насторожили, предупредили, что здесь что-то не так, что со стороны Дмитрия можно ожидать подвох. А это значило, что наступило время менять своё местожительство. Да, знал бы Кулак дорогу к Кучуму, ушёл бы один, заранее. Но туда ходили только Загбой и Уля, значит, что надо подстраиваться, терпеть и выжидать до поры. Агафон понимал, что для его задержания казаки придут на прииск не раньше конца мая, когда вскроются перевалы. На случай бегства уже всё подготовлено: золото, деньги, оружие. Всё спрятано в тайнике, под домом. А от него к озеру под землёй прокопан подземный ход. Так что, если даже в особняке будут находиться представители власти, к «кубышке» можно пробраться безбоязненно, в любое время дня и ночи. Да, можно было бы взять все необходимое с собой, а потом от Кучума уйти на Алтай, так ближе. Но как нести в такую даль три с половиной пуда накопленного золота? Не иголка, в карман не положишь. Придётся возвращаться. Может быть, одному. Только когда? Через месяц? Два? А может, осенью.
«Эх, — думает Агафон, — просидели на заднице, прождали Залихватова… И когда только успели договориться? Можно было две недели назад выходить, погода позволяла. Да разве Загбоя переубедишь? Раз обещал, значит, сделает. Сдохнет, но выполнит своё слово. С одной стороны, это хорошо, на руку. Но в этом случае не для него. А впрочем, может, всё и к лучшему. Теперь только бы до Кучума добраться, посмотреть, что да как. Дело сделать, если будет необходимость… Пули отлиты. А потом можно и на запад, во Францию или Италию. На крайний случай в Крым, на Чёрное море или в Одессу. И до старости греть свои бренные косточки на солнышке. Эх, сладость, скоро ли наступят благодатные времена?.. Поскорее бы, надоели чалдонские рожи хуже смерти. И эти тоже, разведчики, так и прут в тайгу, дома не сидится. Всё для государственной казны лбы разбивают. А что толку-то? Всё едино, в нищете подохнут. Месторождения золотые ищут для укрепления России. А что её укреплять-то, от кого? Страна и так сильна, любого враз задавит. Тут для себя надо работать, под себя копать. Залихватов этот говорит, что всю жизнь по тайге шарится, сколько добра перевидал, под ногами, в руках держал. А даже дома своего нет. И у этих также будет. Мишка да Серёга — парни молодые, на ногу ходкие, шустрые. Да всё едино, так в тайге и сгниют. Эти-то двое хваты, уже, видно, не один год рысачат. А вот Костя-то, сразу видно, первый раз. Устаёт, спотыкается, косится. И зачем его только начальство выпустило? Ему бы где-то на конном дворе конями заправлять. Или писарем, бумажки писать. Толку нет, даже костёр запалить не может. Эх, да что эго я? Закумекал, а надо метку ткнуть топором, как назад идти, авось пригодится…»