Тайна озера Сайсары
Шрифт:
Следователь осмотрел печать на дверях и осторожно снял ее. Открыл замок и они вошли внутрь... В нос ударил такой спертый воздух прокуренного и пропитанного спиртным помещения, что Захар сразу определил настоящую бичарню, так называемый «кильдим» — дно общества. На полу грязь, пустые консервные банки, мусор по углам. Дом разделен надвое дощатой перегородкой, печь-голландка, рядом с нею стол с грязной посудой и объедками, батареи пустых бутылок. Кровать не заправленная, с простынями портяночного цвета. Запустение и хаос, холод и страшное
— Вы очень любите бокс? — повернулся с неожиданным вопросом Захар к Хамсееву.
— Э-э э... — замялся он, поправляя на плечах накинутое пальто. Не решался ответить.
— Я тоже в молодости увлекался, — добродушно продолжил говорить следователь, — даже выступал в республиканских турнирах. Имел юношеский разряд.
— Какой разряд имели? — оживился Хамсеев.
— Первый... А вы на ринг выходили?
— В мою молодость секций не было. Так, самоучкой...
— Да, да... Приступим к делу. Расскажите подробно, как вы тут гуляли с Давыдовым 31 октября, о чем говорили.
Хамсееву не особо хотелось вспоминать «игру в шашки», вяло пересказал то, что показал на следствии Давыдов.
— Вы Александрову здесь раньше видели?
— Нет.
— Значит, вы ее в тот вечер увидели впервые.
— Да-а...
— Александрова ссорилась с Давыдовым при вас? И вообще, о чем они говорили? Припомните...
— Никакой ссоры не было. Федька застеснялся бардака в комнате, пытался размести сор по углам. Он только ее спросил: «Когда приехала?» А что она ответила, не помню. Я ей налил сто грамм... Но девка пить не стала. Потом они собрались уходить, а я двинул домой.
— В котором часу?
— Не помню.
— О чем еще разговаривали?
— Не помню, шибко пьяный был... однако.
— Какие ножи были у Давыдова?
— Был хлебный ножик с черной рукояткой, а еще был якутский нож... Федька еще хвалился, что сковал его известный кузнец из его родного наслега.
— Брал ли Федор этот нож, когда собирался идти провожать Александрову?
— Не-е-е! Зачем брать... Он тут на столе и валялся. Он же собирался ее проводить только до автобуса.
— Почему вы в этом уверены?
— Дак он же пошел провожать в одном пиджачке... а на улице холодрыга. Долго не нагуляешься. И мне еще сказал: «Подожди, сейчас приду, допьем...» Но я испугался, что жена будет ругать, не стал дожидаться...
«Надо обязательно расспросить у его жены, во сколько пришел, — решил Эленев. Он осмотрел вторую комнату и усмехнулся. Над кроватью прилеплена к стенке журнальная Мона Лиза, она озирала со своей загадочной улыбкой это убогое человеческое жилье. Она смотрела покровительски на Захара и ему показалось, что он прочитал ее мысли: «Я знаю убийцу, но ты не найдешь его...» Эленев стряхнул с себя наваждение и указал на колченогий стол из досок:
— Пили за этим столом?
— Да, — отозвался Хамсеев.
— Когда пришла Александрова, из вас кто-нибудь заходил в эту комнату?
—
— Какая была обувь на Давыдове?
— Не понял?
— Ну, во что он был обут, в сапоги или ботинки?
— Э-э-э... — Хамсеев наморщил лоб, силясь что-либо вспомнить. — Ах, да-а... на нем были кирзовые сапоги.
— Вы не дрались тут?
— С кем это? С Федькой что ли?
— Да.
— Грешно спрашивать. Мы с ним никогда не дрались.
— На сапогах Давыдова обнаружены кровяные пятна.
— A-а! Вспомнил! — стукнул себя по лбу Хамсеев. — Я ведь совсем об этом запамятовал. Когда он бегал за водкой в магазин, то пришел и говорит: «Анаша Черный хотел влезть без очереди, я его выкинул. А он потом на улице подступился ко мне со своими дружками. Я ему как врезал по носу! Он так и умылся красными соплями...»
— Кто такой Анаша Черный?
— Ананий Черноградский, живет недалече... на улице Софронова.
Эленев вспомнил детскую игру, когда что-то искал один из мальчишек с завязанными глазами, ему говорили по мере приближения к искомому предмету: «Теплее... Тепло... Горячо!» Он почувствовал себя таким игроком, сразу поняв, откуда кровь на сапогах Давыдова. Шел из магазина он по дороге, здесь она успела засохнуть...
— Ну, ладно, товарищ Хамсеев. Если понадобишься, я пришлю повестку и явишься в прокуратуру. Мне еще пару вопросов надо задать вашей жене.
Когда они выбрались на улицу, каким живительным и свежим показался воздух! Да и теплее было на морозе, после стылого жилья. Женщина встретила их криком:
— Этот старый черт связался с Федькой, водой их не разольешь! Ить сколько раз разгоняла, ругалась — все бестолку! Вот и допились до беды...
— Ваш муж в котором часу вернулся? — прервал ее стенания Захар.
— Кто-о? Муж-то? — она все еще была в говорливом запале и никак не могла понять вопроса. — A-а! Да он приполз чуть живой, тазик ставила ему на ночь у кровати, чтобы не облевал половики. Кое-как раздела его... Во сколько? Ага, как раз по телевизору была программа «Время». В девять часов, значит. Явился... пьянь несчастная! Сколько кровушки ты у меня попил, — опять завелась она, размахивая руками.
— Жена! Не срами перед человеком. — Хамсеев пытался придать голосу суровость. Но его перебил Эленев:
— А может быть, вы видели во сколько возвратился в тот вечер Давыдов?
— А как же! Ведь пьяный же, может пожар устроить. Уснет с папироской и все. Сам сгорит и нас спалит. Окна у него все светились... От какой радости так нажрались, — повернулась опять к мужу, — что за праздник в будни?
— Ну, где был Давыдов? — нетерпеливо поправил ее Захар.
— Где-где... Где и всегда. Как мешок с опилками валялся на своей кровати и храпел во всю ивановскую. Я потушила свет и подперла снаружи колом дверь, чтобы не шарахался пьяный и моего не тревожил утром похмеляться. Утром его еле добудилась...