Тайна песчинки
Шрифт:
— А что такое силикальцит? — спросил академик. — Как он выглядит?
Хинт вынул из портфеля три кубика и положил их перед академиком. Ученый их долго рассматривал, прочитал наклеенные на них справки с указанием прочности.
— Это что — прочность равна чуть ли не граниту? — спросил он.
— Да, это так, — подтвердил Хинт.
— А из чего вы сделали эти кубики?
— Из песка и извести.
— Без цемента?
— Да, без цемента.
— Удивительно.
Хинт и Тоомель улыбнулись.
— Правда, — сказал
— Иногда нужна и для строительных конструкций, — сказал президент, думая о чем-то своем.
Хинт, любивший угадывать, о чем в эту минуту думает его собеседник, решил про себя, что президент видит уже иное применение для силикальцита, не только для жилых домов.
— Я бы хотел узнать все, — сказал Несмеянов. — У вас есть с собой какие-нибудь расчеты?
Тоомель положил на стол все последние исследования по силикальциту. Академик начал внимательно читать и как бы забыл о присутствии Хинта и его спутника.
Хинту казалось в этот момент, что Тоомелю не следовало бы посвящать академика во все детали их исследований. «Сразу, — думал он, — все равно академик все не прочтет, а если он попросит отложить решение этой проблемы на какое-то время — пусть даже на неделю, — новые дела и новые заботы отвлекут его от силикальцита, и все пойдет по той иерархической лестнице, которая не раз губила важные дела».
Президент же перелистывал пухлую тетрадь со всеми многочисленными приложениями и таблицами, задерживался то на одной схеме, то на другой, — у академика был цепкий глаз, он умел мгновенно улавливать суть научной проблемы.
Он поднял голову и, подперев ее рукой, как-то по-новому взглянул на Хинта и Тоомеля. Потом, как бы очнувшись, президент сказал:
— Это же великое дело!
— Я рад слышать это от вас, — сказал Хинт.
— Ну что же, давайте попробуем вам помочь.
Академик позвонил по телефону директору Института металлургии, коротко рассказал о силикальците, предупредил, что он видит в нем проблему громадной важности, просил помочь Хинту и его сотрудникам.
— Вот так, — сказал он, — приходят два незнакомых человека и приносят в портфеле революцию в технике.
Он встал и, уже прощаясь с ними, спросил:
— Сколько же силикальцитных домиков вы построили?
— Больше тысячи.
— И они дешевле железобетонных?
— Конечно, и уж, во всяком случае, не дороже. Но зато мы обходимся без цемента.
— В том-то и дело. Что же вы собираетесь делать с цементными заводами? — улыбнулся академик.
— Что ж, — ответил Хинт, — придет время, и цементу найдут какое-то другое применение.
— Представляю себе, как вас клюют наши цементные боги, — сказал президент.
Хинт вспомнил о Долгине, но ничего не сказал о нем.
— Ничего не поделаешь, они отдали цементу всю жизнь. Мы их понимаем, — сказал Хинт, продолжая думать о Долгине.
— В том-то и состоит
— Мы были у него час, — сказал Хинт, когда они вышли на Ленинский проспект.
Вскоре они уже были в Институте металлургии. И с этого дня у колыбели их скромной и, в сущности, очень простой машины встала Большая Наука.
Самые различные металлы и самые неожиданные сплавы испытывались в дезинтеграторе. И хоть во многом проблема эта уже решена, но до сих пор содружество академического института с маленькой лабораторией в Таллине продолжает приносить все новые и новые плоды.
Президент Академии наук СССР так и не узнал о разговоре Долгина с Хинтом, но в тот момент он защитил Хинта и его дело от долгиных в самом широком смысле этого понятия. «Если нужно — ниспровергайте и богов». Это Хинт запомнил на всю жизнь.
Впрочем, Долгин уже не был для него научным богом. По-человечески Хинт даже понимал его: слава, авторитет, как будто навсегда установившаяся научная репутация — от всего этого отказаться, более того — добровольно отказаться? Нет, это слишком трудно. К тому же он не один — ученики и ассистенты, помощники и коллеги, в той или иной степени зависящие от Долгина (он консультирует все, решительно все, что связано со строительными камнями), — все они поддерживают своего патриарха или оракула, хоть он еще не так стар, чтобы занять этот пост.
Долгин был когда-то передовым ученым, он пробился к научному Олимпу ценой серьезных научных исследований. Его авторитет нельзя было назвать дутым. Но наступил момент, когда от его слова зависела судьба того или иного молодого ученого, той или иной диссертации, от его покровительства или не покровительства — жизнь или смерть нового научного направления.
За последние годы эта монополия на справедливость, на непререкаемую истину, на безошибочное суждение начала исчезать. Но Долгин судорожно цеплялся за нее, сохранял внешний вид преуспевающего пророка. Появлялся в президиумах деловых и торжественных собраний, заседал в коллегиях различных комитетов — судил, рядил, влиял…
И в этот-то момент появился Хинт с его силикальцитом, с его независимыми суждениями, острым умом, талантливыми исследованиями. От него отмахнуться уже нельзя. Интерес к его открытию велик.
Долгин попытался пристроиться к новому делу, конечно, на правах главы, вершителя судеб. Хинт отверг великодушное предложение Долгина. И началась безжалостная, хоть бескровная, едва видимая, но глубоко продуманная битва.
Долгин почти всегда оставался в тени — в нужный момент на поле битвы оказывались свои люди.