Тайна песчинки
Шрифт:
На следующий день Хинт пришел на опытный завод раньше обычного и уже застал там Лейгера Ванаселья.
В лаборатории больше никого не было. На заводе царила предрабочая тишина.
— Я долго думал о нашем разговоре, — сказал Ванаселья.
— Каком? — спросил Хинт. — О Долгине?
— Нет, о вашем капо в лагере. Вы правы: люди — это сложная штука.
Хинт вспомнил, что во время вчерашнего разговора он действительно рассказал какой-то эпизод о своем капо в фашистском лагере.
— Я не люблю о нем рассказывать, — ответил Хинт. — Впрочем, я
— Капо Янес — смешно, — сказал Ванаселья.
— Он был человеком злым. Он выслуживался перед немцами и заставлял меня делать самую грязную работу. Должен вам сказать, что главной моей обязанностью, по милости этого капо, была чистка немецких уборных.
— Что стало с ним после войны?
— Я слышал, что его осудили на десять лет и он выслан.
1
Янес — по-эстонски «заяц».
— Что же, десять лет уже прошли, и он где-нибудь снова гуляет на свободе.
Они замолчали и даже не заметили, как вошла лаборантка и сказала Хинту:
— Там вас ждет какой-то человек. Он говорит, что вы его знаете.
— Пусть войдет, — сказал Хинт.
Лаборантка вскоре вернулась с плохо одетым, небритым, как показалось Хинту, грязноватым человеком. Они взглянули друг на друга и долго молчали.
— Познакомьтесь, — сказал Хинт, обращаясь к Ванаселья, — это мой капо Янес.
Ванаселья вскочил как ужаленный. Он уже был без костылей и палочки, которой он пользовался в последнее время, и мог, как и все, вскакивать, ходить, бегать. Так вот, теперь Ванаселья вскочил, подошел к Хинту, как бы желая его оградить от возможной опасности.
Янес протянул руку, но Ванаселья ее не пожал. Не поздоровался с ним и Хинт.
— Вы все еще помните старое? — спросил Янес.
— Вы полагаете, что это можно забыть? — сказал Хинт. — Откуда вы?
— Вы, может быть, слышали, — сказал Янес, — я был осужден и справедливо осужден. Я был наказан и справедливо наказан. Я искупил свою вину. Вы не представляете, в каких муках я жил эти десять лет. Поверьте мне, если бы я не чувствовал, что капо наказан, я бы не пришел к вам.
В сердце Хинта что-то дрогнуло, он смягчился и коротко сказал:
— Садитесь.
Янес сел и торопливо, боясь, что Хинт его не дослушает, начал говорить:
— Я пришел именно к вам, так как теперь хочу искупить свою вину еще и перед вами. Теперь о вас говорят всюду. Я не могу забыть, что они с вами творили в лагере. Вы, конечно, не знаете, что они хотели вас расстрелять, и если я вас посылал на тяжелую работу, то этим я только спасал вас.
— Это пустой разговор, — сказал Хинт. — Зачем вам все это надо?
— Нет, понимаете, теперь меня волнует другое, — продолжал с той же торопливостью Янес. — Если бы вы тогда погибли, не было бы вашего открытия, не было бы силикальцита. Представляете, какое преступление они совершили бы перед наукой?
— Кто — они? — спросил Хинт.
— Эти страшные люди, там, в лагере, — ответил Янес.
— Вы все еще считаете их людьми?
Янес
— Что вы еще хотите, Янес? — спросил Хинт.
— Я хочу работать у вас.
— Вот как! — удивился Хинт.
— Конечно, я бы мог найти себе дело где-нибудь в другом месте, но я подумал, что лучше всего я буду служить вам. Вы видели мой позор, вы видели мое падение, и вы никогда не унизите меня. Я знаю, что вы благородный человек.
— Что вы можете делать? — спросил Хинт.
— Там я научился строительному делу.
— Вы научились строить или формовать конструкции?
— Я умею и то и другое. Последние два года я был бригадиром на бетонном заводе.
— Где? — спросил Хинт.
— На Крайнем Севере, в лагере.
— Ну, бригадиром я не могу вас назначить, но формовщиком, пожалуй, я бы не возражал. Вы согласны?
— Конечно, большое спасибо, Иоханнес Александрович.
— Хорошо. Я порекомендую вас директору завода, — тихо сказал Хинт. — Вы что-нибудь ели?
Янес вздохнул и сказал:
— Нет, Иоханнес Александрович.
— А деньги у вас есть?
— Нет, Иоханнес Александрович.
Хинт вынул деньги, подал их Янесу и сказал, взглянув на часы:
— Через десять минут откроется наша столовая, позавтракайте и потом идите к директору. Я ему позвоню.
Янес поклонился, попытался схватить руку Хинта, но тот уже повернулся.
Ванаселья явно не одобрял всего того, что делал Хинт, но ничего ему об этом не сказал. В конечном счете, считал он, человек в таких случаях должен поступать по велению своего сердца. А на пути сердца никто не имеет права становиться, даже самый близкий друг.
Глава двадцать вторая
Тоомеля в шутку называют «младшим братом Хинта». Их внешнее сходство удивительное — та же копна черных волос, такие же лучистые глаза, тот же красивый овал лица. Но трудно найти двух человек с такими различными характерами. Хинт — горячий, порывистый, легко возбудимый, мгновенно реагирующий на любое событие, не умеющий себя сдерживать, когда речь идет о силикальците, порой ошибающийся и быстро признающий свои ошибки. А Тоомель — спокойный, уравновешенный, неторопливый, иногда раздражающе молчаливый и, на первый взгляд, даже вялый, не увлекающийся преждевременными успехами. Словом, две совершенно противоположные натуры. И все-таки Хинт ценил своего нового помощника и прислушивался к его точке зрения.
Они впервые встретились в 1955 году, когда в центральных газетах появились статьи, поддерживающие и защищающие Хинта, когда силикальцитные дома уже нельзя было назвать «выдумкой прожектера» — в них жили эстонские семьи. Как Хинт и предполагал, именно они, эти люди, стали главными судьями, беспристрастными арбитрами между ним и его недругами. А новоселы присылали Хинту самые восторженные отзывы о силикальцитных домах. Иногда они звонили ему по телефону, приглашали в гости.
Но молодой человек, позвонивший по телефону Хинту поздно вечером, начал разговор с того, что силикальцитные дома — это еще не вершина мировой архитектуры, что, поскольку новое дело еще находится в начальной стадии, он хотел бы предложить Хинту свои услуги.