Тайна подземного королевства

Фишер Кэтрин

— Твоя сестра что — экспонат? — Эти слова были сказаны жестко, они больно ранили, но Роберт так устал, был так опустошен, что у него не было сил злиться.

— Нет. — Он резко обернулся. — Вы же сами видели! Она держала его за руку. Она открыла глаза, говорила. Если бы ему не помешали…

— Может, она и очнулась бы. А может, умерла. Сестра сказала, показания приборов зашкаливали. Сердце, давление. — Заметив, что Роберт закрыл глаза, Максел сел в потрепанное кожаное кресло. Его голос смягчился. — Не волнуйся. Ее состояние опять стабилизировалось,

еще до того, как мы ушли. Что именно он делал?

— Пел. — Роберт не знал, как описать то, что было, хотя понимал, что это было не пение, а, скорее, стихи, произносимые нараспев, и читал их не Вязель. Он в отчаянии поднял голову. — И построил круг из деревянных палочек с буквами. Вроде кромлеха.

Максел поскреб шершавый подбородок.

— Я тебе говорил — держись от него подальше. Он… он опасен.

Роберт поднял глаза.

— Почему?

— Я чувствую в нем силу, хотя у меня язык не поворачивается признать это. Древнюю силу. Очень древнюю. Не знаю, чего он желал — добра или зла. Знаю только, что ему самому место в больнице; я на своем веку перевидал немало больных и могу сказать твердо — он нездоров. И очень серьезно.

Наступило молчание. Потом Максел откинулся на спинку, кресло скрипнуло.

— Он живет в бедности?

— Не знаю. Может быть.

— Оставайтесь лучше оба ночевать здесь. Позвони домой.

Роберт послушался. Дома был только отец; Роберт сказал ему, что остается у Максела.

— Ладно, давай. — Голос отца звучал рассеянно. — Тут больше никого нет. Мама задержалась в Лондоне. Вся Мариина пицца достанется мне.

Роберт положил трубку и вгляделся в сумрачные очертания меловых холмов на горизонте. Семья разваливается. Словно Хлоя была центром притяжения, главной осью, вокруг которой вращалась вся семья, а теперь — не стало оси, и жизнь остановилась. Как будто сам по себе, без нее, каждый из них ничего не значил.

В гостиную спустился Вязель. Вид у него был бледный, метка на лбу выделялась заметнее. Мокрые волосы были зачесаны назад, как будто он только что облился водой. Он тихо сел за стол у окна. На нем всё еще была та же самая темная куртка.

— Сегодня вы оба заночуете у меня, — ворчливо проговорил Максел.

— Спасибо. Но…

— Никаких «но». Я не повезу вас обратно, а автобусы уже не ходят.

— Мы могли бы дойти пешком. — Но при этих словах Вязель улыбнулся и добавил: — Святой отец, а зачем я вам здесь нужен?

Максел подался вперед.

— Расскажите о себе. Объясните, кто вы такой и чего хотите. Этот мальчик — мой крестник, больше того, моему попечению вверена его бессмертная душа. Я не допущу, чтобы с ним случилась беда. И, пожалуйста, никакого новомодного трепа.

Роберт изумленно посмотрел на отца Максела. Вязель только рассмеялся. Он раскрыл было рот, но Максел жестом остановил его, подошел к буфету, достал стакан и налил красного вина. Потом протянул стакан Вязелю:

— Сначала выпейте. На вас лица нет.

Вязель пригубил вино. Поглядел на холмы. Заговорил — и его голос зазвучал сильнее:

— Кто я

и что я — это трудно объяснить. У меня было много имен, я жил во многих местах и эпохах, но настоящий мой дом не здесь. Он находится в месте, которое называется Аннуин, или Потусторонний мир. Другое измерение, другая реальность. Лес, где живут сновидения, пейзаж, где корни переплетаются с камнем. Можете назвать его Страной Грез.

Максел откинулся на спинку кресла и вытянул ноги. Он покорно вздохнул, но ничего не сказал.

— Я попал сюда из-за Даркхенджа. Его построили около четырех тысяч лет назад люди, жившие в этих местах. Они выбрали время года, когда звезды расположились нужным образом, а урожай был уже собран. Я видел, как они его строили.

Над краем стакана его серые глаза встретились с глазами Максела. Священник ответил ничего не выражающим взглядом.

— Интересное, должно быть, зрелище.

Вязель улыбнулся:

— О да.

— Вы не помогали?

— Я им пел. Пел о Котле, о деревьях. Когда дуб был очищен от коры, я пропел им великую тайну поэтов.

Максел достал сигарету.

— Продолжайте.

— Кромлех — это святилище, отчасти церковь, отчасти место, где исцеляются страждущие. Те, в ком есть знания и способности, могут использовать его как врата. Я слишком долго пробыл здесь; мое существование истончается, тает. Мне пора возвращаться. Кромлех — это для меня путь домой.

— А Хлоя?

Вязель вздохнул. Потом сказал:

— Я надеялся, что сумею ее найти, но она уходит всё глубже и глубже. Она заперта там, в себе самой, в своих воспоминаниях и страхах. Если я вернусь, то буду искать ее. Ничего не могу обещать. Возможно, Хлою удерживают против ее воли.

Часы пробили девять. Максел невидящими глазами посмотрел на циферблат. Этот взгляд был знаком Роберту — он его видел, когда писал портрет. Сосредоточенная, внушительная твердость.

— Видимо, вы много об этом знаете.

— Знание — моя работа.

— Потому что вы поэт.

Вязель ответил своей неизменной, едва заметной улыбкой.

— Потому что я — Рожденный из Котла.

— Друид.

— Лучше сказать — бард. Или священник.

Максел нахмурился:

— С удовольствием вышвырнул бы вас за дверь.

— Не думаю, отец. Потому что время на исходе. Власти уже знают о кромлехе и будут действовать быстро; его откопают и, возможно, увезут для исследования. Роберт рассказал вам о центральном захоронении?

— Нет.

— Это дерево. — Вязель отставил стакан и подался вперед, натянувшись от волнения, как струна. — Огромный дуб. Священное дерево, дерево шаманов, разбитое молнией, белое как кость. Его выбирали с великим тщанием; долгие месяцы трудились, выкапывая его из земли, для этого выбирали особое время, особую пору. Его окопали кругом, извлекли из земли вместе с корнями. Принесли туда, где строился кромлех, очистили от коры, обтесали ствол и перевернули. Это дерево стало осью, связывающей здешний мир и Потусторонний. Оно ведет в глубину. В мир, таящийся внутри.