Тайна поместья
Шрифт:
Вполне может быть, что Деверел Смит нашел свой особый «ключ» и к самому сэру Мэттью. Во всяком случае, он явно мог рассчитывать на поддержку и Рут, и ее отца в деле женитьбы Люка на Дамарис.
Я представляю себе, какую ненависть должен был вызвать у этого человека соперник, оказавшийся сильнее, чем он сам. Конечно же, он ненавидел Саймона, но Саймон из тех людей, кто умеет отвечать ненавистью на ненависть. У него не было и не могло быть жалости к Деверелу Смиту, и тот это знал. Стоя лицом к лицу с Саймоном перед входом в Уорстуисл, он не мог не понять, что проиграл.
В
Как оказалось, он вернулся в своем экипаже в Киркландское Веселье, никем не замеченный вошел в дом, поднялся на балкон восточного крыла — тот единственный балкон, с которого до того не падал и не разбивался насмерть никто из Рокуэллов, — и бросился вниз. Это был его прощальный вызов всем: он как будто хотел доказать то, в чем сам никогда не сомневался, — что он был членом их семьи и что Киркландское Веселье значило для него то же, что и для любого из Рокуэллов, кто родился и вырос в его стенах.
Больше рассказывать особенно нечего. Вдова доктора — миссис Смит, здоровье которой после смерти мужа заметно поправилось, вместе с Дамарис уехала из наших краев. Я слышала впоследствии, что Дамарис сделала в Лондоне блестящую партию. Люк поступил в Оксфорд, наделал там больших долгов и впутался в какую-то скандальную историю с молодой женщиной. Сэр Мэттью охарактеризовал все это как неизбежные издержки «взросления», которыми в свое время грешит и сам. Рут в чем-то изменилась. Ее отношение ко мне потеплело, и, хотя настоящими подругами мы так и не стали, она очень раскаивалась в том, что так легко встала на сторону доктора в его игре против меня — пусть даже и не ведая о его преступных мотивах. Сара, как и была, осталась моим другом. Она радостно сообщила мне как-то раз, что закончила свой гобелен и что изобразила меня не в комнате с решетками на окнах, а в моей собственной спальне в Киркландском Веселье. Она была счастлива, что опасность меня миновала, и ждала рождения моего ребенка чуть ли не с таким же нетерпением, как я сама.
День, когда он родился, был счастливейшим для меня днем, несмотря на тяжелые роды, вызванные всем, что я пережила в предшествующие месяцы. Я люблю вспоминать, как я лежала с младенцем в руках, наслаждаясь состоянием блаженной усталости, знакомым каждой рожавшей женщине, и как разные люди приходили меня навестить, и как потом вдруг у меня в комнате появился Саймон.
Перед этим он уже успел мне рассказать, что он уже задолго до развязки начал подозревать доктора, а после его самоубийства он разыскал вход в подземный коридор со стороны аббатства. В то рождественское утро мы с Мэри-Джейн были очень близки к открытию, и если бы мы отодвинули те камни, которые Мэри-Джейн с досады пнула ногой, мы увидели бы за ними ступени, ведущие в то самое подземелье, где она нашла рясу монаха. Позднее мы узнали, что подземный ход, соединяющий
Несколько лет спустя, когда я в очередной раз обследовала подземные коридоры, я напала на нишу в стене, заваленную камнями. Отодвинув несколько камней, я поняла, что нашла могилу Пятницы. Деверел Смит, должно быть, отравил его, а потом спрятал его труп, завалив его камнями. От моего пса остался один лишь скелет.
Я также узнала от Саймона, что он давно понял, что доктор задумал помешать мне благополучно родить, чтобы Люк унаследовал поместье и женился на Дамарис.
— Поэтому, — объяснил он мне, — я и стал делать вид, что ухаживаю за ней. Я хотел выяснить, насколько серьезно ее увлечение Люком, а кроме того, я хотел знать, как поведет себя доктор, если у Люка появится соперник.
— Ну что ж, — сказала я на это, — эта причина не хуже другой.
— Какой другой? — осведомился он.
— А той, что Дамарис — одна из самых красивых женщин, которых мы с вами когда-либо видели.
Он ухмыльнулся с довольным видом, и теперь, когда я его так хорошо знаю, я понимаю, что моя ревность доставила ему гораздо большее удовольствие, чем чары Дамарис.
А когда он стоял у моей кровати и смотрел на моего новорожденного сына, я заметила тень сожаления на его лице и спросила его:
— В чем дело, Саймон?
— Он отличный парень, но у него есть один недостаток.
— Какой?
— Он должен был быть моим сыном.
Это было не что иное, как предложение руки и сердца, и поэтому в тот момент я почувствовала себя такой счастливой, какой не была еще никогда в жизни.
Всю ту весну и все лето мы строили планы нашей дальнейшей жизни. Так как мой сын в один прекрасный день должен был стать владельцем Киркландского Веселья, он должен будет расти как бы между своим будущим домом и Келли Грейндж. Таким образом, два поместья в каком-то смысле превратятся в одно, и в обоих он будет чувствовать себя дома.
Весной наконец вернулся из плавания дядя Дик, и я была счастлива видеть его, потому что всегда была привязана к нему, как к родному отцу, хотя и не знала, что он и есть мой отец. Он вел меня к алтарю в день, когда я венчалась с Саймоном. Это было в Рождество, и идя вместе с Саймоном по проходу к выходу из церкви после венчания, я думала: «Это конец начала».
И еще я думала о том, что готовит нам наша будущая жизнь, и о том, как мы выдержим те бури, которые неизбежны при столкновении таких двух характеров, как наши. Я понимала, что полного спокойствия нам с Саймоном в нашей жизни не видать. Мы оба слишком самостоятельны, слишком упрямы и неуступчивы.
Но все же, когда рука об руку мы вышли на залитый зимним солнцем церковный двор, моя душа пела от счастья. Я знала, что бояться будущего я не должна, потому что мы любим друг друга, а любовь побеждает все страхи.