Тайна предсказания
Шрифт:
Когда во второй половине дня Леберехт вернулся из пригорода, вдова Ауэрсвальд пребывала в волнении. Высокий господин из соборного капитула, в черной мантии и с красным кушаком, спрашивал о нем и передал просьбу, чтобы он, Леберехт, еще до захода солнца отправился к маленькому кладбищу, что относится к монастырю Святого Якоба, расположенному неподалеку от старого Придворного штата. Больше он ничего не сказал.
Леберехт не ждал ничего хорошего и хотел сначала отказаться от странного приглашения, но любопытство взяло верх, и к назначенному времени он
Церковь, романская базилика, относилась к одноименному монастырю и, как и аббатство Михельсберг, была неприкосновенна, правда, под охраняющей дланью архиепископа. Едва Леберехт вошел на маленькое кладбище, обрамлявшее подход к базилике, ему уже издали бросился в глаза новый памятник из светящегося песчаника. Юноша сразу обратил внимание на то, что на этом камне, в отличие от обычных надгробий, не было никакого имени и под надписью "Requiescat in pace" были выгравированы лишь буквы А. Ф. X. Какой же грешник нашел здесь последнее пристанище — в мире с Церковью, но без упоминания имени и звания?
— Это в память праведного Адама Фридриха Хаманна, скончавшегося в 1554 году, — произнес голос рядом с ним и прочитал надпись на надгробии. — Да покоится прах его с миром!
У Леберехта кровь застыла в жилах. Погруженный в рассеянные мысли, он совсем не заметил, как к нему приблизился хорошо одетый господин в черном одеянии ученого и встал рядом.
— Ведь это соответствует твоему желанию, не правда ли? — заметил незнакомец и снял с головы черный берет.
Леберехт поднял глаза и удивленно воскликнул:
— Это вы, ваше преосвященство, господин архиепископ! Я не узнал вас!
— Нельзя, чтобы о нашей встрече стало известно, — сказал архиепископ и, глядя на надгробье, продолжил: — Я хотел оказать тебе эту услугу, ведь я знаю, как важно для тебя, чтобы у твоего отца был достойный памятник.
— Но, ваше преосвященство, вы же знаете, что мой отец был осужден инквизицией…
— То дело инквизиции, — прервал его собеседник, — а это — дело архиепископа.
— Вы слишком добры ко мне, ваше преосвященство. Однако, если позволите заметить, для меня куда важнее не материальное надгробье моего отца, а его реабилитация. Мой отец не был колдуном. Да, он был чудаком, но я готов руку положить в огонь, что он никому не являлся после своей смерти как привидение.
— Я знаю, — холодно ответил архиепископ.
— Кто вам сказал? Вам это известно?
Архиепископ кивнул.
— Я не верю в явления такого рода, пока не увижу их собственными глазами.
— Оба свидетеля — сомнительные, подлые люди, поверьте мне!
— Я верю тебе, сын мой.
— Но тогда вы должны свидетельствовать в пользу моего покойного отца. Тогда его могли бы реабилитировать.
Архиепископ, улыбнувшись, покачал головой.
— Сын мой, святая инквизиция осудила твоего отца как колдуна. По законам Святой Матери Церкви это означает, что твой отец Адам был колдуном. Инквизиция не ошибается. Она никогда еще не ошибалась и никогда не ошибется, ведь каждый приговор выносится ею от имени Всевышнего.
"Аминь!" —
Архиепископ, словно прочитав его мысли, взглянул на возмущенного каменотеса и сказал:
— Мне понятен твой гнев, но он столь же лишен смысла, как отпущение грехов турку. Если существует добро, значит, существует и зло, а доколе существуют добро и зло, будут существовать и законы Церкви. Таково положение вещей, и этому бесполезно противиться.
Леберехт растерянно кивнул, а архиепископ вкрадчиво произнес:
— Я надеялся, что это доставит тебе радость, даже если на памятнике нет имени. Тем самым я подвергался немалому риску.
"Риск, — подумал Леберехт, — слава Богу, был в пределах разумного. Даже тут проявляется лицемерие церковного начальника! Ведь он выступает за то, во что верит, но все равно боится сделать это открыто".
— Так я ведь и благодарю вас, ваше преосвященство, — раздраженно ответил юноша и, не скрывая иронии, воскликнул: — Спасибо вам от сына колдуна!
— Послушай! — Архиепископ, с трудом подыскивая слова, взял Леберехта за плечи и повернул его в сторону церкви. — Я сделал то, что было в моей власти. Теперь я желаю, чтобы ты выказал свою благодарность, сын мой.
— Я, Леберехт Хаманн, должен отблагодарить вас, ваше преосвященство? — Юноша громко рассмеялся, поперхнувшись при этом, а архиепископ толкнул его в нишу у внешней стены, дабы защитить от любопытных глаз и ушей.
— О том, что я тебе сейчас скажу, — строго произнес архиепископ, как бы заклиная его, — ты будешь молчать как могила. Ты будешь держать это при себе, пока живешь, и откусишь язык прежде, чем позволишь себе хотя бы намек на это.
Наступали сумерки. Среди надгробий маленького кладбища слышалось последнее щебетание птиц. Леберехт огляделся по сторонам; он просто отказывался верить в то, что с ним происходит. Архиепископ пришел один, заранее позаботившись о том, чтобы не было свидетелей их странной встречи, и теперь заявляет, что должен довериться именно ему, Леберехту Хаманну, поведав о некоем важном тайном деле.
"Ничто не гнетет столь тяжело, как тайна, — подумал Леберехт, — но тот, кто выдаст, что он хранит тайну, уже наполовину открылся".
В голове его мелькнула мысль, не связана ли таинственность, напускаемая архиепископом, с девкой Людовикой, но все оказалось совсем иначе.
— Ты знаком с Коперником? — внезапно спросил архиепископ, устремив свой пронзительный взгляд на Леберехта.
— С доктором из Эрмланда? — Леберехт был озадачен. — Если я не ошибаюсь, минуло двадцать лет с его смерти. Недавно я держал в руках один из его трудов, но до сих пор не нашел времени прочесть его.