Тайна президентского дворца
Шрифт:
Убить Амина не возбранялось никому. Но… Всем, кому не лень и кто доберется, это упование на случай, и полная безответственность атакующих: выйдет не выйдет, да и ладно. А точный выстрел, вмененный приказом конкретному исполнителю, облекает его высочайшей ответственностью и обязывает бойца прежде выполнить приказ, а уж только после этого позволить себе пасть смертью храбрых. Этому обету и следовал Козлов. Высунул ногу из-за «брони» перед подъездом, на землю еще не ступил — и рану осколочную заполучил. Не смертельной оказалась, легкой. Не перешибло кость, травматический шок не хватил, не охладила пыл пульсирующая и гонящая вперед струйка крови, и только вперед. Ответственность — невольная потреба: дойти, превозмогая боль, и во что бы то ни стало, как персонально почетно озадаченному, убить его, нехорошего Хафизуллу.
Замечу,
Второй офицер, привлеченный для участия в операции и непосредственно подчиненный генералу Дроздову — старший лейтенант Андрей Якушев. Он служил во внешней разведке Комитета госбезопасности и входил в подгруппу Валерия Емышева. С ним Якушев первым прорвался к центральному входу в здание дворца. Заметьте, первым. Ему чистили дорогу тщательно подобранные, проверенные в деле бойцы под руководством многоопытного офицера из первого набора в группу «А» — парторга Емышева. Юному Андрюше дали зеленый свет, обеспечивая выход на Амина. В том, что старлей не дошел и не выполнил приказа, нет его вины — погиб в бою чекист.
В редких публикациях Якушева выдают за офицера-переводчика. Ничего глупее, пожалуй, и придумать было нельзя. Кому и что переводить, позвольте спросить, в скоротечном огневом бою, сущность которого определяется одним элементом ведения боевых действий — идти на приступ и во время молниеносного жесткого штурма выполнить задачу по уничтожению всех руководителей, начальников, боссов противоборствующей стороны? С кем говорить, скажите на милость, если все они загодя, согласно приказу, «предуготовлены в трупы»? А что до документов, извлеченных из сейфов и изъятых мешками, так эти бумаги изучать будут месяцами в спокойной обстановке, в кабинетной тиши совсем в других местах. На эту нерасторопность и специалистов, и переводчиков хватит с лихвой. На худой конец поговорить о погоде с Амином могли старшие лейтенанты Нуры Курбанов — таджик и Ульмас Чарыев — туркмен.
При упоминании Якушева «в динамике штурма» присутствует неизменное описание: «Погиб от осколков ручной гранаты или от огня ЗСУ во время попытки первым подняться на второй этаж здания». Так вот, что касается второго этажа. Любому бойцу достаточно было только ступить ногой на его площадку, как ему в сию же минуту воздавалось неизменное восхваление, а через четыре месяца — и орден вручался. Одинаковый — Боевого Красного Знамени. Из полутора десятков бойцов КГБ, дошедших до заветного, определенного им в приказе рубежа, того самого этажа, только двое получат орден Красной Звезды: Виктор Анисимов и Александр Карелин. Этот «второй этаж» последовательно повторяем в воспоминаниях почти всех участников событий. И не так бы это мемуарное заимствование коробило и раздражало, если бы авторы незатейливо и незастенчиво пояснили читателю: «второй этаж» — это Амин, это его обитель, его последнее убежище, его бренное тело. А потому и все бойцы, ринувшие в атаку, устремлены были туда, в указанное место, гонимые долгом и приказом…
И здесь уже не столь важно, придавался ли Якушев «Грому», либо он поддерживал «Зенит». И не имеет значения, в какие цвета его мазали. Хотя чаще и гуще — «зенитовским» колером. Куда существеннее, что именно «альфовские» и «вымпеловские» издания, промеж собой шушукаясь и многозначительно подмигивая читателю, выкладывали на книжные развалы догадку: старший лейтенант Андрей Якушев выполнял специфические функции. Разумеется, не военного переводчика. И не разведчика — разведывать там после «Шилок» Прауты и спецгрупп уже было нечего. Очевидно, в силу именно этих обстоятельств о молодом офицере из «внешнего департамента» впоследствии не так уж часто вспоминали в различных публикациях: и генералы, и рядовые «мемуаристы», и обожженные талантом акулы пера. Чествуя и славя всех своих бойцов подряд и без разбора, кое-кто на Рождество под хоругвью с ликом председателя не крестным ходом шел на срамное побоище — Амина убивать. Они о соратнике своем, Андрюше, не обмолвятся ни словом до поры. А спохватившись задним числом, и сегодняшним
Андрей-то чем был хорош, он чем-то выделялся в окружении даже избранных борцов? А хорош он тем был, что окончил «курсы диверсантов» и многому неплохо был научен: стрелял метко, лазал ловко, от вида крови на лезвии ножа глаз не воротил и от запаха ее на горле человека не трепетал. Он не по наитию свыше оказался в машине рядом с полковником Бояриновым, руководителем штурма и начальником известных курсов. Не по наитию свыше влетел в машину старшего колонны. Не с бухты-барахты его туда запихнули. Перед тем как подниматься в атаку, проявить беспокойство об атакующей цепи — первейшая заповедь командира: кто, с кем, с какой задачей и в каком порядке. И нет ли там, в рядах, в боевом порядке, случайных людей или явных слабаков.
Думаю, два руководителя — Дроздов и Бояринов — ни на йоту не порушили эту заповедь, содеяли все чин по чину, по-командирски грамотно. Кому царапаться в гору, и по ступеням вбегать, и строчить из горячих стволов — таких, мы знаем, было предостаточно. А вот Саша — «товар штучный», персонально озадаченный отеческим генеральским наказом и верно нацеленный на путное дело — порешить тирана.
Не станем унижать этих офицеров и, прежде всего, Эвальда Григорьевича и отводить ему роль адъютанта, призванного носить вслед за шефом чемоданчик. Не имеет значения — со снедью или важными документами. Уничтожение президента Афганистана — это «индивидуальный заказ» для Козлова и Якушева, при выполнении которого исключались любые случайности. Форс-мажор подразумевался один — смерть в бою. С Андреем так и сталось. Эвальду фортуна улыбнулась — дохромал непрытко, куда послали.
В целом за исход операции персональную ответственность нес генерал Дроздов. Находясь поодаль от Амина, он по смыслу акции находился к нему ближе всех других. Ему же, Дроздову, поступали доклады. Сразу после взятия Тадж-Бека генерал Дроздов, приняв рапорты в вестибюле дворца от командиров групп и персонально от Козлова, без секунды промедления сообщил генерал-лейтенанту Иванову о выполнении задачи. На том конце провода задавались вопросы, поэтому последовало многократное «да — да — да»… И торопливое: «Да, передаю ему трубку». К радиостанции приник Эвальд Козлов, стал докладывать результаты операции. Иванов перебил его: «Что с… ним?» Эвальд Григорьевич стал подбирать слова, чтобы завуалированно сказать о смерти Амина, но Иванов спросил без обиняков:
— Он убит?
— Да, убит…
И генерал сразу же отключился, чтобы рапортовать в Москву о благополучном окончании главного события мрачной ночи Кабула. Генерал Иванов только тогда мог решиться доложить шефу, когда получил подтверждение от «первого причастного к устранению диктатора лица». Этот, убив собственноручно, не мог ошибиться. Он в отличие от генерала Дроздова был рядом и лично исполнял приказ. Для Иванова недостаточно было доклада руководителя — генерала. Ему необходима была гарантированная информация от «первоисточника», из самых первых рук и уст человека, ручающегося головой, что так оно и есть на самом деле. А это — самая надежная гарантия.
Лишь после этого утомленно и величаво, сопроводив свое слово небрежным жестом усталой руки, в сторону толпы будет молвлено: ступайте, люди, месса окончена…
3
Начальник центрального военного госпиталя афганской армии подполковник Велоят стойко стоял на своем и не сдавался — наотрез отказывался встречаться с журналистами. Две-три попытки — и мы махнули рукой. Безнадежно. Помог случай, горестный и печальный. Александр Каверзнев — люди постарше его хорошо помнят, — журналист, политический обозреватель Центрального телевидения и Всесоюзного радио, весной 1983 года прилетел в Афганистан делать передачу о стране. В Фарахе местные власти хорошо приняли группу, создали сносные условия для работы, посодействовали, помогли и пригласили на товарищеский обед. К концу застолья Каверзневу стало плохо. Часа через два мы были в аэропорту. Военные дали самолет. В Москву его доставили уже без сознания. В клинике всю ночь медики боролись за жизнь Александра Каверзнева. Но 29 марта он скончался, не приходя в сознание. Существует версия о его умышленном отравлении. Что и как — предположений много, но смысл один: убили, гады, журналиста ядом.