Тайна президентского дворца

Беляев Эдуард Всеволодович

Неразберихи и путаницы было много, и чем ближе к телу президента, тем меньше оставалось конкурентов, «порешивших тирана». Виктор Карпухин в паре с Николаем Берлевым докатились тропой бесславия до немалых высот. Владимир Гришин вспомнит, как они вместе с Сашей Плюсниным дошли первыми до бара, где поверх стойки лежал убитый президент Афганистана. А вот Саша Плюснин по-особому вспомнит миг поставленной точки в выполнении приказа: «На второй этаж поднялись Карпухин, Берлев, Голов и Семенов…» Гришина, заметьте, нет. Как нет и Гуменного, Анисимова. И что-то ни единого солдата из «мусбата» боец Саша не вспомнил, без поддержки которых славные чекисты не дошли бы и до середины зала внизу. Но минуло четверть века, и распоясался боец Саша: «Нас было пятеро, и надо было действовать — идти дальше. Я выбил ногой стеклянную дверь и швырнул внутрь гранату. Оглушительный взрыв. Потом сразу же дикий,

истошный, пронзительный женский крик: „Амин! Амин!..“ Заскочив в комнату, первой я увидел жену Амина (и где они только успели познакомиться? — Прим. авт.). Она громко рыдала, сидя над трупом диктатора. В том, что Хафизулла Амин был мертв, сомнений уже не было. В комнате было темно, мы посветили фонариками и убедились, что все — готов. Так уж вышло, что моя граната взорвалась в самой глубине маленькой комнаты, убив самого Амина, прятавшегося за своими бабами и детьми, и ранив его домочадцев».

Простим чекисту мужланскую удаль и слова, уроненные с хрипотцой в чекушечном застолье. «…Прятавшегося за своими бабами и детьми…» Он, Саша, точно не учился в Сорбонне, его жизненный путь начинался на заводе ЗИЛ — он сваривал железо. Рабочая закваска, знать, бессрочна, не выветриваема, как сладкий туман из брачной поры лейтенанта. Но отметим: чтобы пройти к бару, не надо было ногой дробить стекло двери — не было двери на пути захватчика. И второе. По рассказу Плюснина, граната взорвалась в глубине маленькой комнаты, в которой вместились «бабы да дети». В этой же комнатушке боец Саша обнаружил «нашу медсестру из бригады советских врачей, приставленную к диктатору после попытки его отравления». В замкнутом пространстве, в превеликой тесноте, осколки от взорвавшейся гранаты, оказывается, никого не настигли, не коснулись, не пометили и не прикончили. Только окровавленного, затравленного кровавого диктатора.

Пояснение для неискушенных. Разорвись граната «вокруг да около», вы знаете, сколько игл, шипов, колючек рассеется вокруг? Число осколков — до 1500 массой 0,05–0,3 грамма. Представляйте этот дьявольский посев. А Хафизулла Амин, принявший кончину, прикрытый только лишь трусами, был лицом и телом чистым и не тронутым огнищем горячего железа. Откуда этот несекрет? Докладываю. Военврач подполковник Велоят (с 1986 года — генерал), видевший тела Амина и его сыновей, жены министра культуры, делавший перевязки дочерям, поправляя неумело наложенные бинты после забот бойцов КГБ, утверждал всегда и неизменно, что все они были поражены пулевыми ранениями. Об этом он упомянул в своем докладе на международном симпозиуме «Медицина катастроф», проходившем в Италии. А запустили версию про «смерть диктатора от случайного попадания „Шилок“» по абсолютно понятным причинам. Так легче доживать отпущенный век исполнителям, и не так паскудны деяния других заинтересованных лиц — руководителей КГБ и его спецслужб. Можно списать «байку о гранате» и на патологическое бесчувствие. «На погосте живучи, всех не оплачешь», а уж история моей страны XX века — погост обширнейший.

Третье, не существенное: Сашу списали из органов в 1982 году в звании старшего лейтенанта. Не спрашиваю, за что — все равно приврут или откровенно солгут. Как и он сам солгал, рассказывая нам о диком, истошном женском крике: «Амин…» Кто хорошо знаком с традициями Востока, вам скажет — быть того не могло по определению. Одной из традиций язычества, с которыми борется ислам с момента своего возникновения, является оплакивание умершего, усердствование в показе печали своей и горести. Считается недопустимым, когда близкие родственники, страдающие от горя, громко кричат. По словам пророка, когда семья оплакивает усопшего, он мучается. В мусульманском учении терпение — это большая добродетель, и требуется терпеливо переносить случившееся горе. А потому есть серьезные основания не доверять «первоисточникам», которые слышали крики: «Амин, Амин…»

Им приказали никого не оставлять в живых — они и не щадили никого, и без оглядки проливали кровь. «Мы ее пустили, — так расскажет, не таясь, Нури Курбанов, разлихой боец. — Убитых в здании дворца было много, все ковры были в крови, и, когда на них наступали, они чавкали. Мне порой хочется упрямо думать, наивно себя обманывая, что ковры замочила все же вода из пробитой трубы. Слабое утешение. Я-то знаю: мы шагали по крови, мы по ней пришли и ушли. И мы ее пустили. Когда ее так много обнаружилось, и ты по ней прохлюпал, то видением такое вот преследует и, знать, неспроста: что ты не одного человека убил. Амина ли, охранника, просто ли афганца-одиночку. Чтоб столько крови пролить, надо было много-много людей убить, часть народа убить».

Через

много лет Шухрат Мирзаев, боец «мусульманского» батальона, призванный чекистами помочь и увлеченный атакой, поведал о том, что происходило внутри: «Крики ужаса, выстрелы, стоны. Казалось, даже стены стреляют. Я делал то же самое, что и мои товарищи, — стрелял. Мы шли напролом, уничтожая все живое, что встречалось на нашем пути, и убивали на месте. Очистили первый этаж. Занимаем второй, выдавливаем аминовцев на третий этаж. Везде — множество трупов афганских военных и гражданских лиц. Самое жуткое то, что среди них встречаются тела погибших женщин и детей. Это был уже не бой, а бойня! Пьянила кровь, ее было столько много, что скользко было продвигаться. Страха не было, но внутри все оцепенело. Не отпускала мысль о матери — о том, что она не переживет, если меня убьют».

А спустя четверть века уже не подполковник, а генерал-лейтенант КГБ Александр Титович Голубев облагородит жестокий круг неправого налета и повального безжалостного истребления домочадцев дворца Амина и брякнет, глумясь над ними, собой и истиной: «Кстати, когда взяли дворец, там было взято в плен большое количество афганцев. Наши давали им одеяла, укрывали их, потому что было холодно».

Воистину, генерал — добрая душа! Сердце у него зашлось от переживания и сострадания: мерзнут и на сквозняках сидят афганцы — укрыть немедля одеяльцем (откуда?). Продует не дай Бог — простынут мужики, и насморка не оберешься. Что-то очень запоздалое, ложное, театральное — как припарка мертвому в исцелении. Вот такие «генеральские примеры» и давали повод разного рода экспертам на Западе подтрунивать над нами и тиранить наше самолюбие насмешкой — «Рашн гуманизм!..» Не убили, не добили, но заботу проявили — обогрели и пригрели, одеяльце подстелили.

И Михаил Михайлович Романов тоже войдет во вкус вымышленных небылиц. Но не на сострадание советского воителя станет налегать, а выпятит на первое место героизм. О беспримерном мужестве бесстрашных чекистов поведет речь. О жизни на волоске скажет: «Всю ночь нас обстреливали танки, били прямой наводкой. Где-то ближе к утру генерал Дроздов поднял нас командой: „Приготовиться к бою, к отражению атаки!“

Километрах в десяти-двенадцати располагалась так называемая „голубая дивизия“ Амина. Она-то и поднялась в атаку. Что делать? Боеприпасов оставалось совсем немного, люди выбились из сил. Вертолеты ночью не летают. Словом, помочь некому, висим на волоске. Да еще у нашей радиостанции аккумуляторы повреждены. Хоть очень и хотелось бы связаться с командованием, координаты дать — не связались бы. Так прошла ночь. Утром слышим гул. Уже при ясном небе видим самолеты. Витебская десантная дивизия заходила на посадку в Баграме. Молили об одном: чтоб успели».

А вот этого делать чекистам не надо было, так это «молить об одном: чтоб успели». Основные силы дивизии высадились еще двое суток назад и успели чуточку повоевать, пострелять (даже в своего комдива) и выпить с устатку. И не мог «ближе к утру» генерал КГБ Юрий Дроздов подать даже какую-нибудь «завалящую» команду «защитникам крепости» по причине снятия нервного напряжения путем употребления спиртного напитка. Как раз к утру — хорошо пошло, и они с Колесником открыли шестую бутылку водки.

С учетом расположения дворца на местности танки по определению не способны бить прямой наводкой. Но не это главное. Все до единого танки были захвачены спецназом ГРУ и 9-й ротой Валерия Востротина. Он же с взводом ПТУР Севостьянова остановил танковый батальон на подступах к Тадж-Беку. Утверждать, что танки шли бесконтрольно и вели огонь по дворцу — это означает утверждать, что спецназ и десантники не выполнили поставленной задачи. Это означает невольно обвинить их в неумении, в неисполнении приказа. Это означает в угоду своей фирме и лично сочиненной героике наплевать на боевое братство. Испачкать, грязнить именно тех, кто как раз и нейтрализовал все эти танки, и прикрыл чекистов, в доблести своей неудержимо рвавшихся к Амину.

«Голубые» — геи, — наверное, были в Афганистане, но «голубой дивизии» не было и в помине. Однако очень даже верю в доподлинность следующего: «Вертолеты ночью не летают». Правильно, чего им-то летать было, ежели все спокойненько, и после боев благодать, и снятие нервного напряжения извечным способом — водкой — протекало планово, а при пережитой нервотрепке и представившейся возможности — и безудержно.

И вообще, какого черта вы там задержались, господа, аж до самого рассвета, если вам была дана команда: «Отходить!»? Или понимали, что мало доблести и весьма постыдно отважной толпой вломиться в покои чужого дома и убить одного немощного мужика? Не потому ли вы и нарастили свой героический распев несуществовавшим побоищем?..